Я никогда не была спокойна

Но Анжелика стала свидетелем краха коммунистической утопии, «безмерной трагедии» Ленина, ставшей затем и ее собственной: «О нем можно сказать, перефразируя бессмертного Гете: “Он хотел добра, а создал зло”, и то и другое в превосходной степени»[316].

Владимир Ильич тоже привязан к Балабановой. В день ее отъезда из России он дважды звонит ей по телефону. Анжелики нет дома: она отправилась попрощаться с товарищами, но ее предупреждают, что ее ищет Ленин. Она перезванивает ему, но не застает на месте. Она спрашивает секретаря Фотиеву, почему он звонил.

– Товарищ Ленин, – отвечает секретарь, – хочет узнать, не может ли он чем-нибудь тебе помочь. Он знает, что ты нездорова, и беспокоится, чтобы тебе были созданы все условия, чтобы у тебя было достаточно денег.

– У меня есть все, что нужно. Но, пожалуйста, передай ему мою благодарность и привет[317].

До границы Анжелику сопровождает правительственный чиновник в специальном вагоне.

Вторая часть ее долгой жизни начинается, когда ей уже сорок четыре года. Теперь в Швеции она чувствует себя свободной, избавившейся от «бесконечных страданий».

Меня можно было бы принять за соучастника преступлений против человечества, предательства социализма, невероятной моральной подлости. У меня не было бы ни права, ни мужества встретиться взглядом, услышать осуждение тех, кому я поклялась в верности, став социалистом. Эту пытку я предвидела во время позорной кампании, которую большевики развязали против ИСП. Тогда не были преданы гласности ни мои протесты, ни мое к этому отношение, ни моя отставка. Время шло, Россия становилась военной державой с откровенно империалистическими целями, ситуация ухудшалась, и так бы продолжалось всю мою жизнь. <…> Подтвердить все это своим присутствием было бы худшим из осуждений, хуже всех страданий, всех мучений, хуже самой физической смерти. Радость, которую я испытываю, избежав этих пыток, безмерна, потому что я могу со спокойной совестью быть тем, кто я есть: я сама себе завидую, что я обрела эту возможность. Перед моими глазами до сих пор стоит Ленин, каким он был в тот вечер, и это мешает мне высказать окончательное суждение о нем. Мне тогда показались слишком очевидными его опасения и его усилия предотвратить крах, и это запечатлелось в моей памяти…[318]

Балабанова больше не могла видеть, как рушатся ее идеалы: она хотела уехать, вернуться в Италию, надеялась, что сумеет сделать это с итальянской делегацией, прибывшей в Россию в июне 1920 года. Но ей не удалось бежать. Ей не выдало визу итальянское правительство, и эстонское не выдало транзитную. И именно Центральный Комитет коммунистической партии препятствовал ее отъезду, там не хотели «отпустить на свободу» такую авторитетную и влиятельную диссидентку. Балабанова не отступилась, она предложила работать на Москву в посольстве в Осло. Ответ: «Нет». Тогда Анжелика отправилась в Кремль за разъяснениями. Сначала Ленин отвечал уклончиво, потом заявил, что, если она хочет уехать, ей надо написать «брошюрку» против Серрати, лидера итальянских социалистов, который не соглашается превратить ИСП в коммунистическую казарму, в покорный придаток Москвы.

– Ты сам пиши такую брошюру, Владимир Ильич. Позиция Серрати совпадает с моей, – ответила она ему[319].