Я никогда не была спокойна

На осуществление этого плана требуются месяцы, но Радек торопится, он хочет, чтобы все узнали немедленно, что в Стокгольме принято решение о начале всеобщей забастовки в воюющих странах. По мнению этого большевика, дело не может долго ждать: кризис в России быстро развивается. Балабанова не хочет, чтобы воззвание было опубликовано прежде, чем будет одобрено группами – участниками Циммервальда. Радек, не испытывающий подобных угрызений совести, публикует его в финской газете, которой руководят большевики. Анжелика приходит в ярость, она возмущена беспринципностью ленинского соратника. И все же именно в то лето 1917 года она делает свой выбор: как и многие другие революционеры, ослепленные большевиками, она решает вступить в большевистскую партию.

Какими бы ни были мои личные разногласия с большевиками и мое мнение о некоторых большевистских вождях, в то время мне казалось – как и другим марксистам, которые никогда не были большевиками, – что спасение русской революции – в том направлении, которое они представляют. Революция не может остановиться с установлением буржуазной республики, и ситуация в России в переходный момент укрепила это убеждение. Только программа социальной революции, логическое развитие сил, приведенных в движение во время Мартовской революции, могли спасти страну от полного краха, который похоронил бы под своими руинами все надежды и стремления рабочих и крестьян. Разработка такой программы требовала сосредоточения на внутренних проблемах России[375].

То же утверждал и Троцкий: «Большевизм, и только большевизм, имел смелость до самого конца проповедовать лозунги революционной демократии»[376].

Анжелика поручила своей подруге Александре Коллонтай, проезжавшей через Стокгольм, записать ее в члены КПР, но по возвращении в Москву Коллонтай забыла это сделать. Похоже, вернувшись в Россию в конце 1918 года, Балабанова сама попросила официально принять ее в партию. Комиссия, рассматривавшая ее заявление, насчитала двадцать пять лет членства в партии (настоящий старый большевик): ей засчитывают все годы боевой деятельности в университете, Итальянской социалистической партии и Интернационале. На том же заседании Чичерину, комиссару иностранных дел, было засчитано только пять лет из-за того, что ранее он примыкал к меньшевистскому движению, а Надежде Крупской, жене Ленина, чуть было не объявили выговор за непосещение партийных собраний. Все это объясняет, с каким уважением относятся к Балабановой большевики.

Призыв ко всеобщей забастовке, выдвинутый Циммервальдским движением, остался без внимания; это указывает на то, что инициатива шла от лица меньшинства, не способного превратить европейские рабочие массы в революционную ударную силу. Однако в России левый фланг во главе с Лениным сумел укорениться среди городских рабочих и взять под контроль самый важный совет – петроградский. Балабановой приходилось издалека наблюдать за неистовыми неделями, предшествовавшими ленинскому перевороту 24 и 25 октября, и последующими драматическими месяцами. Анжелика осталась в Стокгольме до сентября 1918 года. Она во всех смыслах была связующим звеном между коммунистической революцией и остальным миром.

Глава четырнадцатая Анжелика в вихре ленинского урагана

Вечером 25 октября 1917 года шведские радикалы собираются в кафе, среди них и Анжелика. Она в волнении ждет новостей о взятии Зимнего дворца. Каждые несколько минут Радек подскакивает к телефону, чтобы услышать последние новости из Петрограда. Все знают, что скоро это произойдет. Вопрос всего нескольких часов. Но сообщение не приходит. В два часа ночи у Анжелики слипаются глаза, и она решает пойти спать, попросив Радека разбудить ее, как только придет известие. В шесть часов утра Балабанову будит телефонный звонок: Радек сообщает, что Революционный комитет ворвался во дворец на берегу Невы, где расположена резиденция правительства Керенского, – первая пролетарская революция заявила о себе на мировой политической сцене.