Я оставлю свет включенным

– Но кому понадобилось делать этот тоннель? – удивилась она.

– Владельцу особняка. На старости лет он уже не мог сам за собой присматривать и построил «Особняк», в котором могли бы заботиться о нем и о других хороших людях. Тоннель он распорядился вырыть для того, чтобы время от времени сбегать в собственное жилье и не чувствовать себя как в тюрьме. К тому же в глубине души он в каком-то смысле так и остался мальчишкой и обожает приключения и тайны. Еще у него военное прошлое, которое приучило всегда иметь ходы отступления.

Анна с удивлением посмотрела на Генриха, одетого в традиционную гимнастерку. Он кашлянул:

– Мы с ним вместе служили. Мой приятель родился в семье питерского архитектора и вырос в доме с потайными ходами, в его квартире даже была спрятана лестница на второй этаж. Возможно, это просто отголоски детства. А может быть, скука и наличие денег, – вздохнул Генрих Карлович.

– Понятно, – кивнула Анна Ивановна. – И где хозяин теперь? Умер?

– Нет-нет, что вы! Просто временно отсутствует.

– Ясно. – Анне было, в сущности, плевать на хозяина, куда больше ее занимало увиденное.

По сути это была кухня-столовая. Кованая ажурная решетка разделяла ее на две части: справа находилась кухня, а слева – столовая.

Современная кухня была отделана плиткой и хромом и выглядела стерильной. Для столовой дизайнер нашел решение в стиле кантри: пол из грубых досок, высокий потолок обшит деревом и отделан декоративными балками. Центральным элементом служил огромный камин, навевающий мысль о средневековых замках. Анна уважала смешение стилей, считала его высшим пилотажем, но, увы, удавалось оно лишь единицам. Остальные скатывались в пошлость и цирк «Дю Солей». Но в этом доме все было на своем месте. Анна немедленно почувствовала профессиональный интерес: хорошо было бы посмотреть, как устроены другие помещения? Но она тут же одернула себя: «Сдался тебе этот дом! Не о том думаешь!»

– Ну что, пойдемте рисовать? – обратилась она к Генриху, борясь с искушением попросить об экскурсии, и тут же вспомнила: – Мы же не взяли ваш мольберт и кисти!

– Ничего, у меня здесь кое-что припрятано. Я иногда сбегаю сюда, чтобы почувствовать себя молодым и независимым, – грустно улыбнулся он.

Из кухни-столовой створчатые двери вели на застекленную террасу, уставленную зелеными растениями в кадках. Судя по всему, за домом приглядывали. Посреди террасы стоял большой грубый деревянный стол, на котором лежали кисти, краски, холсты. В углу стоял мольберт.

Ловко подхватив все принадлежности одной рукой, Генрих Карлович предложил другую Анне Ивановне, деликатно прокомментировав:

– Место, где я обычно рисую, находится у самой реки. Так как усадьба стоит на холме, то к этому месту ведет довольно крутой спуск. Лучше обопритесь об меня. Можно было бы пройти через парк, спуститься к воротам и свернуть от них к реке, но если по округе шныряют полицейские, я боюсь, что нас заметят.

– Да-да, конечно. – Анна Ивановна была благодарна ему за эту деликатность.

После путешествия в темноте руки тряслись сильнее обычного, но почему-то в лапищах Генриха Карловича дрожь моментально утихала.

Генрих распахнул ведущую в сад дверь террасы, и они вышли из дома. От открывшегося вида захватило дух. Тяжелая река лениво текла между берегами, покрытыми осенней травой. Водяные блики щедро рассыпали по округе солнечных зайчиков, отчего казалось, что берега усеяны весенними цветами.

– Красота-то какая! – ахнула Анна Ивановна, а Генрих Карлович, довольный произведенным эффектом, тихонько засмеялся.

Анна подумала, что, будь у нее такой дом, она, пожалуй, и задержалась бы немного на этом свете. Каждое утро, сколько позволило бы здоровье, выходила бы на террасу, слушала птиц и смотрела на смену сезонов.

Некоторое время они молча любовались открывшейся картиной, а затем принялись осторожно спускаться. Приблизившись к воде, Генрих разложил легкий переносной стульчик для Анны Ивановны (когда и где он успел его прихватить?), а затем установил свой мольберт и занялся подготовкой краски.

– Знаете, я мечтаю написать этот пейзаж. Прекрасно понимаю, что мастерства у меня никогда в жизни не хватит, но мечтать мне это не мешает, – пробасил он.

– Ну вы же пишете душой. – Анна Ивановна внезапно смутилась, ей стало стыдно за свое ночное хамство. – В этом случае мастерство не основное, главное, чтобы вам самому нравилось.

– А вы когда-нибудь писали картины? – полюбопытствовал Генрих.

– Я? Боже упаси! – фыркнула Анна. Любой красоте она предпочитала функционал. Для красоты есть другие, специально обученные люди.

– И никогда не хотелось? – удивился Генрих Карлович, переводя взгляд на новую знакомую.