Я оставлю свет включенным

Анна Ивановна смотрела на реку, не замечая, как по ее лицу скользят солнечные зайчики. Твердый взгляд человека, точно знающего, чего он хочет, глубокая складка возле рта – след разочарования в жизни. Мало морщин вокруг глаз – редко смеется, а вот светлые волосы, которые она сохранила и собирала в тяжелый узел на затылке, возможно, были знаком, что романтика ей не чужда. Жемчужные серьги и кокетливый тонкий платочек на шее говорили о том же. В молодости эта женщина наверняка разбила не одно сердце.

– Ну почему, хотелось, – пожала плечами Анна и, немного помолчав, призналась: – Но только один-единственный сюжет.

Согретая солнцем, ослепленная бликами и опьяненная свежим воздухом, она решилась на откровенность:

– Дорогу.

– Дорогу? – удивился Генрих Карлович. – Многополосную магистраль?

Он бы ничуть не удивился, если бы именно конструкция из стали и бетона завладела воображением этой интересной женщины.

– Нет, – рассмеялась Анна Ивановна, – я не настолько ужасна. Если бы у меня был талант, я бы нарисовала дорогу из моего сна. Знаете, я редко вижу сны, а еще реже их запоминаю. И был всего лишь один сон, повторявшийся несколько раз. Как будто я на машине еду к собственному дому по извилистой дороге, петляющей в лесу. Вокруг огромные деревья, лес смешанный, и дом мой похож на старинный особняк. Вот эта дорога почему-то запала мне в душу. Обычно я предпочитаю прямые линии.

– А как сильно она петляет? – полюбопытствовал Генрих, прищуриваясь, глядя на воду и делая карандашом первый набросок на полотне.

– Повороты не больше сорока пяти градусов, но очень плавные, не видно, что будет за следующим. Думаю, что я видела ее в одном из английских фильмов, они любят нечто подобное. Вот только не могу вспомнить в каком.

– Посмотрите, что-то такое?

Анна Ивановна, все это время смотревшая на реку, перевела взгляд на Генриха. Тот стоял возле мольберта и чертил на холсте карандашом линию, похожую на восьмерку.

– Нет, – засмеялась она, – у вас какая-то бесконечность получается, а моя дорога плавная.

– Давайте я буду чертить карандашом линию, а вы говорите, где поворачивать, – осторожно предложил Генрих Карлович.

– Вы же собирались рисовать пейзаж? – удивилась Анна Ивановна.

– Собирался, – с готовностью кивнул Генрих Карлович, – но ваша дорога показалась мне более интересной.

Следующие несколько часов прошли беззаботно и весело. В перерывах между указаниями Анны они болтали о пустяках. Она вспоминала нелепые капризы клиентов, а Генрих Иванович развлекал ее байками из жизни поселения.

– Вы знаете, до появления Таши все было совсем по-другому. Местных, я имею в виду тех, кто родился и вырос здесь, были единицы, вот они еще как-то общались друг с другом. А когда открыли агрокомплекс, сюда потянулся на заработки пришлый народ. Хозяйство было очень богатое, торговало со всей страной и даже с заграницей, требовались рабочие руки. Вот и ехали кто откуда. Хозяин построил типовые домики, снабдил людей жильем. Все с утра до ночи на работе были заняты, а по вечерам разбредались по своим гнездам, как сычи. А потом, когда хозяин устал и отошел от дел, все потихоньку развалилось. Кто-то уехал, кто-то постарел да так тут и остался.

А потом приехала Таша, и все изменилось. Она буквально за несколько месяцев собрала вокруг себя весь поселок. Люди в процессе перезнакомились заново, подружились. У нее здесь бабушка когда-то жила, она в ее доме поселилась с детьми, ничего не умела поначалу, так местные кинулись помогать и учить. Но она быстро разобралась, что к чему, и вдохнула в старый дом и сад новую жизнь. Чудная она. С домом ее тоже интересная история была.

– Какая? – полюбопытствовала Анна Ивановна.

Личность этой Таши ее вдруг заинтересовала. Она слышала о ней от двух совершенно не похожих друг на друга людей, и оба отзывались на редкость хорошо. Что было странно. Невозможно же всем нравиться – так не бывает.

– В хозяйстве ветеринар работал, Григорий Антонович, хороший дядька. Своих детей не было, привез из города жену с девочкой, вырастил ее как родную. А потом у него инсульт случился, так, пока он был в больнице, жена ему доверенность подсунула подписать. Он как вышел – ни дома, ни жены с дочкой. Они его дом продали по-быстрому, да и вернулись в город. Горевал он ужасно, пить начал, а потом поселился в домике Ташиной бабушки, та уже умерла к тому времени, а родственники тут не показывались. Дом был еще в жилом состоянии, вот Антоныч там и осел. Его тут все жалели, еду носили, а он на себя совсем махнул рукой. Буквально доживал последние дни. А потом Таша возьми да вернись.

– И? – Анна Ивановна была по-настоящему заинтригована. Интересно, как бы она поступила, приехав на дачу и обнаружив в ней самовольно заселившегося бомжа? Наверняка просто вызвала бы полицию и не стала бы выяснять, что довело беднягу до такой жизни.

– Она ему предложила поселиться в летней кухне на ее участке, утеплить ее и остаться помогать ей по хозяйству. Так у Антоныча прямо другая жизнь началась. И избушку себе построил, и дом Таше отремонтировал, и теплицы разбил, и корову Эсмеральду завел.