Я, паразит

Под влиянием страсти наши лихорадочные тела соединяются четырьмя гонадами, где семяпровод одного из партнеров срастается с яйцеводом другого. Мы сливаемся, принимая форму буквы Х, свидетельствующую о нашем явном эротическом опыте. Сросшиеся навеки, мы, как развратные сиамские близнецы, застываем в акте совокупления. Это позволяет нам бесперебойно обмениваться семенем и яйцеклетками для производства новых жаждущих любви спайников.

Мы еще и символ необычайной в паразитическом и даже животном мире верности, беспрецедентный случай моногамии в царстве животных, когда два гермафродита с четырьмя гонадами, к вящему недовольству пуритан, образуют славный любовный четырехугольник.

Другие виды, практикующие сексуальное слияние, предпочитают менять партнеров. Саккулина, в предыдущей главе докучавшая вам паразитическими нотациями, уж лучше соблазняла бы вас своим искусством любви. Долгое время она считалась гермафродитом, обладающим яичниками и семенниками, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что ее семенники — результат сексуальной трансплантации возбужденных мужских половых органов. Некоторые из личинок саккулины становятся самками и оседают в панцирях крабов, образуя гипертрофированные яичники. Другие личинки, самцы, остаются крошечными и плавают в поисках зрелых самок, в которых при встрече любовно заныривают. Сворачиваясь в недрах самки, самец теряет бо́льшую часть своих жизненных органов и превращается в простой семенник, введенный в избранницу. Мимоходом отмечу, что самец вплоть до романтической встречи существует в личиночном состоянии, так что это именно саккулина ввела моду на педофилию, используя ее с целью размножения.

Все эти слияния совершенно не схожи друг с другом. Самки веслоногих Acanthochondria cornuta, паразита камбалы, не поглощают своих трансплантированных самца/самцов, а с гордостью носят их в виде наростов на коже, словно маленькие декоративные семенники — свидетельства пережитой страсти и своей сексуальной привлекательности. В скобках замечу, что половые трансплантаты — не специфические для паразитов. Карликовых самцов, слитых с самками, находят у многих видов удильщиков (или морских чертей) — глубоководных рыб с устрашающей внешностью, заманивающих добычу в свою жуткую пасть при помощи светящегося крюка на конце «удилища». Внушительные самки удильщиков используют особые люминесцентные и пахучие приманки, завлекая толпы тщедушных женихов (нередко в десять раз мельче их самих), которые в процессе жгучих предварительных ласк впиваются в самку, чтобы присосаться к ней намертво. Этот жадный поцелуй — навсегда: уста самцов выделяют пищеварительные ферменты, позволяя им приклеиться к коже самок, чьи кровеносные сосуды врастают в тело самца, снабжая его кровью; затем его тело потихоньку атрофируется, оставляя на теле самки лишь вульгарные семенники, которые болтаются в такт ее движениям. В результате самка может пользоваться спермой своих многочисленных любовников, когда пожелает[3].

Смысл таких слияний и у паразита, и у глубоководной рыбы один: иметь одного или нескольких партнеров в ситуации, когда вероятность встреч невысока. Все потому, что заводить быстрые знакомства в глубине рыбьих жабр или в непроглядной тьме морского дна очень непросто. Червям Osedax roseus, питающимся исключительно костями мертвых китов, осевшими на дно океана, известно об этом не понаслышке. Самки, у которых нет ни рта, ни пищеварительной трубки, кооперируются с симбиотическими бактериями для извлечения питательных веществ из китовых костей и образуют корневые сети, подобно саккулинам, прорастающим в краба-хозяина. В этих суровых условиях прикрепленные к тушам мертвых китообразных самки лишены возможности бегать за самцами. Как и саккулины, они ждут, когда к ним подплывут потереться юные самцы, которые соски… просим прощения, соскучились по женской ласке. Такая тактика позволяет самкам содержать целые педофильские гаремы, вмещающие до 111 самцов, устроившихся в их тканях.