Я пацифист, девственник, трезвенник, вегетарианец

И это правда, что нужно вовремя уходить. Я пишу тексты, создаю книги вот уже пятнадцать лет, и за это время я успел многое сказать, однако в данный момент я чувствую, что пора уходить. Но как оказалось людям не нужны просто слова, им нужны волшебные слова. Так однажды мне задал вопрос один человек – как же ему перестать пьянствовать. Он хотел, чтобы я написал ему волшебное слово, которое сделало бы его трезвенником, либо я придумаю волшебное решение его проблемы. На что я скажу – волшебство в собственном нравственном выборе. Не употребляй дурман и всё тут, других решений нет. Никто не поможет, окромя самого человека, ни тексты, ни примеры, иначе достаточно было бы одного моего примера. Но здесь важно только одно собственное решение, но вопрошающий хотел бы, чтобы я всё решил за него. Это и есть перекладывание решения на других, вот в чем состоит вся глупость человечества. Они считают меня незрелым, когда сами не могут решиться жить нравственно. Насчет насилия они возлагают ответственность на государство, которое милитаризовано и оно отвергает пацифизм, притом, что они хотят жить в мире. Сами живите мирно, и будет мир. Подобно сему и решение полового вопроса возлагают на тупую толпу сверстников, на массовую культуру или родственников, и страдают потом. Нет, делать выбор нужно самому. Свое решение я сделал, книга им озаглавлена. Другим только предстоит сделать свой личный выбор.

Конечно, возвратившись в прошлое, я бы не стал пить алкоголь, ни глотка, никогда, не стал бы ударять сверстников и многое другое не стал бы делать. Но в прошлое не возвратиться, поэтому я могу только в настоящем времени быть нравственным человеком. А кого я считаю нравственным человеком, а кого безнравственным, легко понять, читая мои книги. Несомненно, то, что под действием цензуры я буду смягчать данный текст, даже рукопись будет мятежней, нежели чем сама опубликованная книга. Однако мои мысли без цензурной туманности может каждый себе представить. Например, чтобы представить мое отношение ко всем милитаристским теоретикам и практикам, нужно лишь вспомнить все оскорбительные эпитеты которые существуют и это будет мое настоящее мнение. Если бы я всё это озвучил, то эта книга не была бы опубликована, как и моя книга Пацифисты. Цензура может осудить любой протестный текст, но проникнуть в мысли читателя она не может. Цензура меня сильно огорчает, ведь я хочу открытости мнения. Это одна из тех причин, почему я хочу покончить с литературой. Я желаю писать правду, которую бы не считали мыслепреступлением. Но тогда кому она будет нужна? Впрочем, я пишу правдивые книги, но они мало кому нужны. И это даже хорошо, бесславие уберегает меня от страданий.

Вегетарианец

Стыдно, совестно, противно.

Я пишу эту главу книги после перенесенного мною заболевания короновирусом, которым я болел где-то примерно полторы недели. Впрочем, и во время болезни я написал несколько страниц данной книги. Еще для представления сегодняшнего дня, нужно упомянуть, что двадцать четвертого февраля начались боевые действия сопровождаемые вторжением, насилием, смертью, разрушением. Если читатель пролистает мои книги двумя годами раннее этого страшного события, то он прочтет о моем предчувствии. Я выздоровел от болезни, а вот мир окончательно заболел милитаризмом. Антиутопия прямо здесь, где я живу. Эта книга пессимистична, потому что во время болезни много думаешь о смерти, я не мог знать, поправлюсь ли я или же нет, поэтому мне нужно было составить свою небольшую автобиографию, нарисовать маленькую карту своего мировоззрения. Я много думал о смерти, и вот теперь еще разразилось военное насилие в крупных масштабах. Я видел своими глазами весь этот милитаризм, это долгое чудовищное по масштабам приготовление к эскалации, о том ужасе я кричал со станиц своих книг, я всех предупреждал, как писатель пацифист. Но никто меня не слушал, мою книгу Пацифисты запретила цензура. Что я, будучи писателем, мог еще сделать в такой ситуации? Я делал всё, что мог. И мне стыдно, совестно, противно. Сегодня я плачу весь день, мне горестно, больно. Неожиданности для меня не было, я всегда знал, что культ прошлого превратится в нечто похожее. У этой главы будет такое пессимистичное начало, впрочем, и сама книга близится к завершению. У меня просто-напросто не осталось слов, для выражения своих чувств и мыслей. Весь мой антивоенный протест вот здесь, он в моем нравственном выборе, в моем мировоззрении.