Я планировал взорвать мавзолей

Позже те марксисты-ленинцы ловко меняли свои политические взгляды вместе с передовицами партийных газет. После развенчания Н.С.Хрущевым "культа личности" Сталина, его гневно критиковали те же самые приспособленцы, которые недавно так активно его возвеличивали. Позже Н.С.Хрущева критиковали те, которые его еще вчера возносили до небес. В день его смерти лишь в нескольких центральных партийных газетах напечатали коротенький некролог. Вот так проходит слава человеческая. Понимал: подобная судьба ждет и обильно увешанного орденами Генсека Л.И.Брежнева.

Верно же говорят: "У победы много родственников, поражение же – сирота". Вспомнилась работа в мясном отделе государственного гастронома. Как только возникали перебои с поставками, так сразу у меня появилось множество влиятельных друзей – каждый хотел без проблем иметь дефицит на своем столе. А как только перебои по поставке мяса прекращались, так сразу тех "друзей" как ветром сдувало…

О КГБ ходили разные слухи и анекдоты. Одни говорили, что там бьют безжалостно, другие – что не бьют. Меня не били. А зачем – они и так все прекрасно знали. Правда, был один эпизод. Спрашивают, где брал аммиачную селитру. Думаю: скажу в колхозе – спросят у кого именно. Станут проверять. Зачем наводить на людей неприятности?

Говорю: – Не помню…

Один из них подошел ко мне сзади: – Что, память отшибло!?

Я невольно поежился: Вот, думаю – сейчас врежет.

А второй:

– Витя, не дави на него. Может, действительно, не помнит. Так и запишем: "не помню".

Не могу прийти в себя от такого сногсшибательного поворота судьбы.

Шли тревожные дни. Спал на голом полу. В углу камеры большая кастрюля с крышкой для справления естественных потребностей. Голова и все тело нестерпимо чешутся. Прошу отвезти в следственный изолятор побриться, помыться, но мне только обещают и злорадно посмеиваются. Догадался: это такой способ давления, морального угнетения заключенного.

Две недели обрастал щетиной и покрывался грязью. Впереди страшная неизвестность. Что будет: "вышка", психушка КГБ или сибирские лагеря для политзаключенных? "Вышка" – это пуля в затылок. Про специальные психиатрические больницы знал из передач радио "Свобода". Доходило до того, что среди белого дня комитетчики в белых халатах выдергивали из людской толпы назойливого правдоискателя и заталкивали в автомобиль с красными крестами. Все дальнейшие манипуляции с "больным" были отработаны до мелочей. Дело "больного" власть разбирала и судила заочно, за закрытыми дверями. Жалобы от пациентов спецпсихлечебниц "врачи" не принимали, передать же тайно, через обслуживающий персонал было невозможно. На жалобы родственников власть реагировала стандартно: "Больной человек. При чем тут мы? Обращайтесь к врачам".

Если в тюрьме ты знаешь свой срок наказания, и тебя окружают люди, которые совершили то или иное преступление, то в спецпсихбольнице ты находишься в такой же камере, но с настоящими психически больными. Работники КГБ в белых халатах тебя интенсивно "лечат" до полного, так сказать, "выздоровления", а когда оно наступит, решают в кабинетах госбезопасности. Для ускорения процесса "выздоровления" делают инъекции препаратов, заставляют трижды в сутки глотать таблетки, которые вызывают невыносимые муки, разрушают психику. И это не год, не два, а иногда 5 – 15 лет! Еще и заглядывают в рот, чтобы убедиться, что проглотил. Уличат, что хитришь – посадят на иглу, поэтому постоянно находишься в страхе. В некоторых же больницах никак не схитришь – потому что нейролептики подмешивают в еду…

Знал, что врачи спецпсихлечебниц любят пытку под названием "инсулиновый шок": голодного больного привязывают к кровати (потому что даже дюжие санитары его не удержат) и вводят инсулин, который сжигает весь сахар в крови. Человек испытывает нестерпимые муки, его терзает безумный страх скорой смерти, он корчится, кричит нечеловеческим голосам. Наконец, когда сознание гаснет, мозг на мгновение умирает, смерть уже вот-вот наступит, медсестра вводит в вену глюкозу.

Мокрый от ста потов человек засыпает, и просыпается с чувством ужасного голода. Здесь ему дают вволю наесться перловой каши, хлеба, баланды. Через месяц больные выходят из инсулиновых палат безобразно жирные, небритые, с заплывшими салом глазами. Слышал, что обычно за один курс лечения практиковали более двадцати инсулиновых шоков.

Подопытных закутывают в мокрые простыни и привязывают к кровати на трое суток. Простыни высыхают, и так сжимают "больного", что не пошевелиться. При том, ему все еще интенсивно впрыскивают препараты, которые увеличивают мучения. Понятное дело, во время такого "лечения" "больного" не кормят, и в туалет не выводят. Опыты на людях, испытания лекарств в спецпсихлечебницах были разрешены властями, поэтому стали привычным явлением.