И мой ответ: "Гениальные люди получают власть на выборах, а Ленин захватил силой вооруженных сторонников. Вождь общечеловеческую мораль перевернул с ног на голову, сознательно заставлял делать антихристианские поступки: грабить, убивать. Именем революции было разрешено совершать любые преступления. Грабеж революционеры называли экспроприацией экспроприированного. Позднее Храм Христа Спасителя разрушили, взамен построили мавзолей и шли на поклонение новому божеству – набитого опилками чучелу вождя. Руководители партий и правительства каждый коммунистический праздник поднимаются на могилу-трибуну, и приветствуют обдуренный народ… Безумие делать идолом антихриста и топтаться на могиле. Вы совершили преступление, нарушив заповедь "Не сотвори себе кумира", а я противозаконно пытался обратить на то внимание. Противозаконно потому, что свобода слова у нас только на бумаге. Была бы настоящая свобода слова, то я, разумеется, выразил свои взгляды в средствах массовой информации. Если бы не было вашего преступления, то не было бы и моего противозаконного намерения, так что судите сначала себя, а уже потом – меня…".
Это у ненавистного царя-батюшки был суд присяжных, и на тот суд допускали журналистов. Разнообразные революционеры были рады возможности прогреметь на весь мир. Вот для примера, благодаря газетчикам на весь мир прозвучало: "Лед тронулся, господа присяжные заседатели!". Ну, так то ж при царизме… Советская власть имела несколько другие взгляды на демократию.
Понятное дело, про открытый справедливый суд не могло быть и речи. Знал, что для политических расправ власть обычно шла на такую хитрость: выбирали маленький зал и задолго до начала судилища, его полностью заполняли игравшими роль возмущенного народа сотрудниками КГБ. Друзьям и журналистам места, понятное дело, уже не находилось. Это означает, что такие мои слова слышали бы только сотрудники КГБ, прокурор, судья и избранные властью два народных заседателя. Учитывая это обстоятельство, написал, что у меня нет причин ненавидеть власть, которая дала мне образование, бесплатное медицинское обслуживание, работу и надежды на светлое будущее.
Забирая написанное, один из комитетчиков строго предостерег: "Только не вздумай на суде ляпнуть что-то о политике!". Наши взгляды встретились. В глазах комитетчика было столько гнева, что я понял: в случае непослушания их репрессивный аппарат раздавит меня безжалостно, как насекомое.
Однажды приводят в кабинет руководителя уголовного розыска. Замечаю: присутствующие встревожены. Из радиоточки несутся траурные мелодии.
Обращаются ко мне:
– Уже слышал новость? Радуешься, наверное?
– Нет, не радуюсь – говорю. А что случилось?
– Брежнев умер… А знаешь, кто возглавляет комиссию по организации похорон?.. Андропов! Это означает, что он и займет место покойного генсека.
Начальник милиции не унимается – ему хочется выразить свою ненависть и презрение к таким врагам, как я.
– Знаешь, кто такой Андропов Юрий Владимирович? Знаешь?.. Ну, теперь то мы всех вас, антисоветчиков, прижмем к ногтю!
И злорадно показал пальцем на столе, как это будет происходить. Конечно, такие слова меня удручали. Вот так вляпался – думал я – час от часу не легче. Страх окутывал душу, но я молился, ибо знал истину: никогда не пеняй на Бога, в жизни верующего все к лучшему.
Однажды следователь Саванчук официальным тоном сообщил: "До этого дня Вы находились в камере предварительного заключения за мелкое хулиганство, а по делу проходили как свидетель. Сегодня я арестовываю Вас, возбуждаю уголовное дело и перевожу в следственный изолятор".
С этого момента официально начался мой срок заключения. И тут обманули – украли 14 дней свободы.
Мне вернули очки. Наконец – думаю – позволят помыться и побриться.
На следующий день повезли на воспроизведение события преступления. И вот я снова на Форте. Ткнул на ту выемку пальцем и сказал: "Вот сюда, гражданин следователь, я заложил заряд, а там спрятался и замкнул контакты".
Мои слова записывали на магнитофон. В конце, руководитель уголовного розыска, взглянув мне в глаза, сказал в микрофон: "Запись проведена 17 ноября 1987 года".
А ведь сейчас 1982 год! Я это понял как намек на то, что увижу волю через 5 лет. Значит, еще следствие не завершено и до суда далеко, а уже решено каким будет мое наказание.
Когда везли в КПЗ, думал, то ли нарочно следователь намекнул или просто проговорился. Саванчук всегда так формулировал вопросы, чтобы подтолкнуть меня отвечать в сторону уменьшения вины. Даже интонации вопросов выдавали, что где-то в глубине души он жалеет меня. Из этого сделал вывод: он вполне сознательно намекнул о срок заключения. Следовательно, органы госбезопасности уже запланировали лишить меня свободы на 5 лет.