Я ползу сквозь (ЛП)

Вернувшись, я не знаю, что сказать Густаву. С одной стороны, надо его предупредить, с другой, не хочется казаться человеком, который всюду видит плохое. Я молчу. Мы включаем фильм, Густав приносит попкорн с маслом и солью, и мы едим его из одной миски, наблюдая, как на экране живет Вольфганг Амадей Моцарт. Смотрим, как маленький вундеркинд играет для императора. Смотрим, как он знакомится со Станци, обнимает ее и целует; я краснею, но Густав ничего не замечает, потому что ест попкорн и изо всех сил прячет бугор на штанах, потому что в платьях восемнадцатого века грудь Станци смотрится просто отпадно.

Мы смотрим, как Моцарту говорят, что в его музыке СЛИШКОМ МНОГО НОТ. Смотрим, как его разум постепенно отравляет Антонио Сальери, композитор-конкурент, как и я, разделенный пополам. Он любит Моцарта. Он восхищается его талантом. Он знает, что Вольфганг просто сочится гениальностью. Но как же он его ненавидит! Ненавидит за то, что Моцарт родился таким талантливым в одно время с ним: почему именно сейчас? Почему Моцарт не мог родиться после того, как Сальери успеет насладиться славой? Почему он известный эксцентричный гений, а Сальери просто середнячок?

Трагедия этого фильма – ревность. Я тоже ревновала. И хотя Лансдейл Круз не раскрывает мне своих секретов, у нее по глазам видно, что ее ждет идеальная жизнь, а я останусь ширококостной девочкой в углу. Ну и пожалуйста. Назовите мне имена ученых, которые придумали лекарства от болезней. Назовите мне, кто изобрел препараты, которые помогают вам остаться в живых, возможно, прямо сейчас, пока вы читаете эти строчки. Не можете назвать? И названия их научных трудов тоже не назовете. Даже не скажете, как они пришли к своим открытиям. Но вы стопудово назовете штук двадцать бездарей, которые прославились тем, что ничего не делали. Одной из них будет Лансдейл Круз. И половина меня ей не завидует, а другая заранее ее ненавидит. Одна моя половина хочет расчесывать ей волосы, другая – неровно обрезать их тупыми ножницами.

– Тебе не нравится лимонад? – спрашивает Густав.

– Не очень.

– Хочешь чего-нибудь еще?

Тут заходит его отец и делает свет ярче, и мы оба ненадолго слепнем.

– Чем вы тут занимаетесь? – спрашивает он. – Густав, почему ты не читаешь учебники пилотов, которые я вчера принес?

– Я решил сделать перерыв, – отвечает Густав. – Мне семнадцать, надо иногда и отдыхать.

– Не язви, – просит отец и обращается ко мне: – Привет, Станци. Что смотрите?

Услышав ответ, он закатывает глаза:

– Не понимаю, зачем вы тратите время на эту ерунду.

Отец Густава ничего не понимает в любви. И в биологии тоже. Он убивает нарциссы на своем участке, потому что всегда слишком рано берется за косилку, и ему плевать, вырастут они на следующий год или нет. Отцу Густава нравится трава. Для него два с половиной часа смотреть «Амадея» – примерно то же самое, что позволить клеверу и одуванчикам захватить весь участок.

Когда он выходит, Густав встает и снова приглушает свет. Когда он снова садится, он оказывается очень близко ко мне. Я чувствую ногой его бедро. Мы ставим миску с попкорном в зазор между нашими соприкасающимися бедрами. Фильм заканчивается, и Моцарта в очередной раз хоронят в общей могиле для нищих. Густав нажимает кнопку на пульте, выключая телевизор. С минуту мы молча сидим в темной комнате. Густав ставит пустую миску от попкорна на кофейный столик и ерзает. Если бы меня спросили, что он делает, я бы сказала, что он готовится меня поцеловать.

Я встаю и расправляю на бедрах халат.

– Завтра мы с родителями уезжаем на целый день, – говорю я. – Увидимся в школе в понедельник.

На слишком долгое мгновение все замирает.

– Хорошо съездить, – отвечает Густав. – Тебе повезло, что твои родители так любят путешествовать.

Я не рассказывала Густаву, куда мы ездим. Он не видел моих шаров со снегом. Он не получил ни одной открытки, которую я так и не отправила. Он думает, что мы любуемся роскошными садами и городскими парками, потому что я так ему сказала.

– Да, мне очень повезло, – соглашаюсь я.

– А я засяду тут и буду читать учебники пилотов.

– Звучит не так и плохо, – замечаю я. – Зато ты скоро научишься управлять вертолетом, а это круто.

– Это да.

Мне хочется спросить, куда мы все-таки полетим, но я устала и решаю, что настал подходящий момент закончить разговор.

Сегодня я иду мимо логова мужчины из-за куста, перейдя на другую сторону улицы. Я не в настроении. Не хочу рисковать столкнуться с Лансдейл.

Когда я прохожу мимо, мужчина высовывает из-за куста голову и улыбается. Светлых волос не видно. Там только он. Небось, снова голый. Я через дорогу корчу ему рожу.

Когда до моего дома остается половина квартала, я слышу его голос:

– Я не виноват, что мир перевернут вверх дном! Я не могу это изменить!

========== Станци — воскресенье — Ред-Лайон ==========