Гостей на выставку привалило видимо – невидимо. Народ шел и шел: клубились в комнатах, коридоре, на лестнице, пили калифорнийские вина, беседовали о высоком, рассматривали экспонируемый товар, раскошеливались, скаредничали… И вдруг кто – то из гостей, особенно дотошный и внимательный (из выставленных работ ему ничего не пришлось по душе, а желание купить картину свербило), сунулся за мольберт и батарею ваз. Так они и встретились – человек и картина, – и это была любовь с первого взгляда. Гость поднял драгоценный лист с пола, принес его на трепетных вытянутых руках жене художника Витковского Марине и на вдохе спросил: «Сколько?…» Услышав ответ, выдохнул: «Покупаю!». Вокруг ахнули, ведь никто – никто из них не догадался заглянуть за мольберт и оценить «найденыша». Даже автор. Но авторы, как правило, скромны и слепы в отношении самих себя.
Так эта необычно сотворенная, ослепительная в своей виртуозной простоте и яркой индивидуальности работа не попала «под нож» строгого к себе творца, а обрела дом. И стену в том доме. И собственный гвоздик.
История произвела на меня сильное впечатление. Я думала о ней целых два дня. А на третий, ночью, когда не спалось, вдруг услышала, как откуда – то сверху с шуршанием осыпающихся листьев на меня посыпались непрошеные (привет от моей подруги и любимого поэта Лидии Григорьевой, которая именно так описывала процесс рождения некоторых своих прекрасных творений) рифмы. «Ну, вот, «чайником» становлюсь, – испугалась я, – а ведь отродясь графоманством не страдала». И решила было, как и Витковский, пустить бракованное писание под компьютерный delete. А потом передумала: лучше напечатаю на листе плотного картона и отдам его моему другу – художнику Витковскому, ему не привыкать, пусть он его… красками измажет! А я, если в следующий раз что – то подобное на меня рискнет осыпаться, законопачу уши…
… У нас в доме на стене тоже висит картина Владимира Витковского, моя любимая, в стилистике «сухой кисти». Есть, оказывается, такая техника: сухая кисть. По текучей туши. Но последнее уже личный экзерсис Витковского.
– Как – то раз, – объясняет Володя, – это было еще в бытность нашу в Бостоне, жесткой кисти под рукой не нашлось, и я взял кусочек бумаги – старую визитную карточку, провел ею по другому листу, на который плеснул тушь. И вдруг почувствовал, что… Не могу передать…Темное пятно – и вдруг оно стало переходить в какие – то плавные линии, чувственные, фантастические… До этого я перепробовал много разной бумаги в поисках подходящей «сухой кисти», а тут понял: нашел, ту самую, которую чувствую. Знаешь, когда рисуешь, ты понимаешь бумагу… она тебе помогает или мешает работать. И я просто стал писать вот этой карточкой. Ведь как обычно рождается картина? От общего – к мелочам. И это «общее» я стал делать визитной карточкой, а дальше уже мелочи прописывал. Получалась нереальная, необычная, совершенно особенная техника. Потом взял электрическую резинку, которая вращается, – ею тоже можно рисовать, – и ткнул ею в тушь: стали возникать вытянутые белые полупрозрачные фигуры… Вот так они и родились, эти туши, эта техника.
– В твои туши можно входить, лететь, плыть, медленно исследуя глубины. И женские лица, в самой их глубине – красивые, влекущие, загадочные… Они карандашом прописаны?
– Да, это карандашный рисунок. Штрихованный, ну вот как принтер работает. Если делать рисунок по такому принципу, возникает впечатление, что это – фотография. В Сан – Франциско была галерея, в которой я выставлялся лет пятнадцать подряд. К владельцу галереи однажды привязался некий американский художник и стал его уверять, что женские лица на моих картинах тушью – фотографии. Он так долго к нему приставал, что галерейщик упросил меня, дабы избежать кривотолков, продемонстрировать прилюдно как я это делаю.
– Ты провел мастер – класс?