Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Режим офицерского лагеря был зверским. Нам не разрешалось собираться в группы больше трех человек, ходить в барак друг к другу, иметь бумагу и вести какие-либо записи, читать газеты. Ежедневно нас два раза обыскивали (при выходе на работу и при возвращении). Два раза в неделю в бараках производился внезапный ночной обыск.

И, конечно же, фашисты создали разветвленную сеть провокаторов. Это были наши самые опасные и злейшие враги. По их доносам очень много погибло наших лучших товарищей. Кроме того, фашисты заслали к нам в лагерь воров, бандитов, которые всячески пытались дезорганизовать наш быт. Нам не разрешалось разговаривать с немецкими солдатами, офицерами и норвежцами. За нарушение лагерных правил существовало только одно наказание — расстрел.

И в дополнение ко всему этому мы выполняли тяжелую физическую работу с 8 часов утра до 20 часов вечера ежедневно, кроме воскресенья. При плохом питании и такой физической нагрузке фашисты обрекли нас на медленное умирание.

Условия режима определяли и методы работы нашего подполья. В организационном отношении подполье строилось в основном по принципу параллельного существования многих маленьких групп (3–5 человек), которые между собой не были связаны и часто даже не знали о существовании друг друга. Обычно эти группы возникали сами собой в бараках, командах и ротах в силу прежних знакомств по армии или по землячеству. В группе естественным путем по званию, по развитию выделялся групповой организатор.

Во главе каждого барака (команды) обычно выделялся кто-нибудь один из более активных и авторитетных товарищей, который брал на себя функции организатора (парторга). Он имел контакт только с групповыми организаторами, рядовые подпольщики о его роли ничего не знали.

Парторги, в свою очередь, имели контакт с лагерным организатором и встречались с ним в одиночку, не зная о существовании других парторгов. Вся работа строилась на принципе личного общения в «одиночку», «один на один», «с глазу на глаз», с таким расчетом, чтобы никто третий не видел и не знал.

Эта схема вырабатывалась самой жизнью в течение длительного времени. Если происходил провал одного звена, то остальные звенья могли уцелеть, остаться и вести работу самостоятельно.

Объединение всех групп в общелагерную организацию тоже определилось самой жизнью. Наша вюрстбургская организация являлась самой сильной и многочисленной — она и послужила основой объединения всех прочих групп. Объединение это произошло так.

Однажды на работе ко мне подошел товарищ Строньев и заявил, что он прибыл по поручению комитета с просьбой, чтобы я вошел в состав их комитета и взял над ними шефство. (Со всеми подробностями это сказано в коллективном письме, которое приложено к моему личному партийному делу и находится в архиве. К сожалению, и это письмо пропало вместе с картой.) В результате подробной беседы с товарищем Строньевым было решено его организацию разбить на группы по 3–5 человек во главе с членом комитета. Сам Строньев как парторг должен был поддерживать контакт только со мной и с каждым группоргом в отдельности. Договорились о моей кличке — «Высокий».

Потом ко мне подошел политрук Котельников, который знал меня еще до войны как секретаря парторганизации штаба 33-й стрелковой бригады (Петергоф). Он рассказал, что у него есть группа боевых друзей. Мы с ним договорились в том же духе, как и с тов. Строньевым. Затем я сблизилися с группами Кривицкого, Водопьянова и Берниковского. Таким образом, как-то само собой получилось, что я стал связующим звеном между различными группами. Этому способствовал и тот факт, что в этот период я держал в своих руках все нити нелегальной связи с Хаймат-фронтом, регулярно получал газеты и листовки, вел карту обстановки на фронтах. Я снабжал всех информацией, встречаясь поодиночке с парторгами бараков и давая советы по разным конкретным делам и вопросам.

Мы стремились к тому, чтобы о существовании подпольной организации знало бы как можно меньше людей. Понимая это, товарищи и не стремились все знать. Если же кто проявлял повышенную любознательность, его тотчас же брали под подозрение как возможного провокатора. Например, я сознательно не интересовался пофамильным составом организации и не вел никаких списков. Я вполне довольствовался только количеством людей в отдельных организациях. Много знать о подполье было опасно: попадешь на допрос в гестапо — скажешь все, что знаешь и не знаешь. Лучше было не знать.