Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Весной 1945 года, когда остатки фашистской армии добивались уже под Берлином, а в Финляндии и Северной Норвегии были уничтожены их группировки, моральное состояние немецких войск в Средней и Южной Норвегии упало до нуля. Начались паника и деморализация. Старшие офицеры и крупные чиновники-эсэсовцы прихватывали все, что можно было унести с собой из награбленного в Норвегии добра, начали, попросту говоря, смываться в Швецию.

В эти дни созрела возможность и для нашего освобождения. Однако пришлось провести немалую борьбу, чтобы возможность превратить в действительность.

Несмотря на общий развал немецкой армии, мы все же сидели за проволокой и под усиленной охраной, обложенные штабелями снарядов и мин, подготовленных для взрыва. Буквально — мы сидели на пороховой бочке. Особенно наше напряженное состояние усилилось, когда прошел слух, что во главе Германии стал Гиммлер и что он якобы намерен бежать в Норвегию и здесь продолжать войну. Чувствуя себя обреченными, мы внимательно следили за развитием событий и готовились к борьбе за свою жизнь.

Однажды в лагерь ворвались немецкие солдаты и начали снимать и рвать портреты Гитлера. Многие из них просили у нас справки о том, что они хорошо к нам относились. Мы отвечали, что справки будем давать после своего освобождения.

6 мая на утренней поверке комендант лагеря капитан Свобода объявил, что есть приказ о передаче всех лагерей с русскими пленными англичанам. Мы поняли, что настал час для решительных действий, иначе из одного плена мы попадем в другой. Наша основная руководящая группа решила созвать совещание всего актива подполья под видом «совещания старшего начсостава». Это было первое совещание за все время нашего подполья. На совещании присутствовали следующие товарищи: Глухов, Демин, Никифоров, Водопьянов, Биндюрин, Кривицкий, Рогоза, Котельников, Строеньев, Берниковский, Морозов, Корнилов, Лысенко, Смирнов (Доронин). Некоторые имена я запамятовал. Я выступил с сообщением о создавшейся обстановке и предложил действовать: сменить руководство лагерем (снять Белова), переформировать лагерь в офицерский полк, разоружить охрану, а дальше действовать по обстановке.

Мое предложение было принято. Мне поручили формирование полка. Но увы, не обошлось без неприятного инцидента. Когда решение уже было принято, на собрание без приглашения явился подполковник Гогин. Он выступил с требованием передать командование лагеря ему как старшему по должности. Он возмущался, что какой-то майор Новобранец будет командовать, хотя в лагере есть люди старше его по званию. Формально Гогин был прав (я же скрыл свое звание подполковника!), но в данной ситуации дело было не в формальной стороне. Гогин не пользовался авторитетом и даже был у нас на подозрении. Мы заметили, что он часто выходил за проволоку для каких-то таинственных бесед с немцами, о которых нам ничего не сообщал. Подполковник Демин резко и решительно отклонил домогательства Гогина, поддержав мою кандидатуру на должность командира полка. Выступление Демина поддержали Никифоров, Строеньев и все остальные товарищи. Вынужден был и я выступить с сообщением, что мое звание — подполковник и что я бывший работник Генштаба и начальник Разведотдела 6-й армии. Скрыл же свое звание и должность по причинам, которые ясны всем без пояснений. Собрание единогласно отвергло притязания Гогина. Несколько позже его разоблачили как провокатора и предателя. Об этом я скажу ниже.

Обстановка требовала решительных и немедленных действий. Я с группой товарищей пошел к Белову и предложил ему немедленно выстроить весь лагерь. Он стал было отказываться, но мы ему пригрозили, что за невыполнение приказа он будет строго наказан. Белов трусливо забегал, и через несколько минут все пленные высыпали из бараков и построились на центральной площадке.

Впервые после четырех лет плена я выступил открыто перед всеми пленными. Рассказал о положении на фронтах в Германии и Норвегии, предложил сформировать полк и, не дожидаясь англичан, самим освободиться из-за проволоки, а потом организованно пробиваться на Родину. Объявил решение старшего начсостава о назначении меня командиром полка. Но сказал: «Мне надо знать мнение всех пленных. Плен есть плен, и не каждый его с честью выдержал. Может быть, есть и мне отводы. Прошу высказаться и голосовать». Проголосовали. Весь лагерь, 1350 человек офицеров, дружно, без прений, поднял за меня руки.

Получив одобрение всего лагеря, я тотчас же объявил свой первый приказ: назначил командиров рот и батальонов. Этот устный приказ потом был занесен в книгу приказов по полку, которая регулярно велась с первого же дня и до отъезда на Родину. В данное время эта книга, надо полагать, находится в архиве Управления по репатриации.