Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

С помощью норвежцев мы выявили лагеря русских военнопленных и в Северной Норвегии. Из них создали целую армию, способную действовать организованно, и если потребуется, то и силой пробиваться на Родину. Если бы не норвежцы и не наши меры, то многие лагеря автоматически перешли бы под управление американцев и англичан и, следовательно, многие тысячи наших людей влачили бы жалкое существование в лагерях так называемых «перемещенных лиц».

А такая опасность была вполне реальной. Союзники появились в Норвегии значительно раньше, чем советская миссия. К нашему счастью, союзники опоздали, к моменту их появления объединение всех лагерей под единым командованием уже произошло.

Первыми в Норвегии появились парашютисты-офицеры норвежской и английской армий. Они посетили некоторые наши лагеря, но увидели не пленных, а организованные воинские части. Озадаченные, они явились ко мне за информацией.

Я ответил им, что ничего особенного вообще-то не произошло. Просто я сделал то, что обязан был сделать по уставу Советской армии: старший командир, где бы это ни происходило, должен возглавить войска. Это я и сделал. На этом официальная часть беседы и кончалась. В большинстве своем офицеры-парашютисты были славными ребятами. Они радовались нашим успехам, поздравляли с победой и освобождением из плена, угощали превосходным английским табаком и незаметно исчезали.

Потом появились офицеры союзного штаба.

В один из наших лагерей явился майор Макдональд и потребовал, чтобы выстроили для него весь лагерь. Командир полка подполковник Калиниченко, встретивший англичанина, сообщил ему, что это не лагерь, а советский полк, а он — командир полка и подчиняется только командующему всеми лагерями, штаб которого находится в г. Тонсберге. Майор Макдональд был чрезвычайно удивлен, но все же, поздравив Калиниченко с Победой, уехал в Осло. Оттуда он позвонил мне. Норвежский адъютант Людвиг доложил мне, что меня просит к телефону майор Макдональд. Я взял трубку и представился:

— У телефона командующий русскими лагерями военнопленных в Норвегии подполковник Новобранец.

Макдональд поздравил меня с победой и попросил приехать в Осло для переговоров по делам пленных. Я поехал на эту первую «дипломатическую» встречу со своим адъютантом т. Черновым. Мы понимали, что наше положение еще неопределенное, так как до сих пор нет никаких известий с Родины, от правительства и командования, но духом мы не падали — держались уверенно.

Макдональд встретил нас у подъезда, сам открыл дверцу машины и провел в здание. Он поздравил меня с победой и освобождением. В простой, непринужденной беседе он расспрашивал меня, как произошло освобождение и объединение всех лагерей. Спросил также, в чем мы нуждаемся, обещал наладить централизованное снабжение. Макдональд произвел на меня очень хорошее впечатление как человек выдержанный, культурный, тактичный и деловой.

Но с приездом штаба союзных войск появились первые трения. Штаб союзников потребовал от меня, чтобы я прекратил доступ норвежцев в наши лагеря. Я отказался выполнить это требование, заявив, что норвежцы — наши друзья, а перед друзьями дверей не закрывают. Тогда союзники на дорогах к нашим лагерям выставили свои патрули и прекратили к нам доступ норвежского населения.

Вслед за союзными штабными работниками в г. Тонсберг и другие города стали прибывать «дельцы» союзных разведок. Они начали «обработку» наших солдат и офицеров. Заманивали наших людей к себе в ресторан, хорошо угощали и приглашали к себе на службу. Уговаривали не возвращаться на Родину, так как там, мол, всех пленных ждут тюрьма и концлагеря, так как пленных, уверяли они, в России считают изменниками Родины, приглашали наших людей в любой уголок земного шара — в Южную Америку, в Англию, в Канаду и т. д. Обещали хорошую работу и высокие заработки.

Пришлось нам принимать соответствующие меры. Через Карла Бернера (Фосса) я заявил протест норвежскому правительству. А он мне вежливо ответил, что по норвежской конституции каждый норвежский гражданин имеет право получать дипломатический паспорт любой страны и защищать ее интересы на правах консула.

Тогда я решил несколько превысить свои права. Я также заявил, что уполномочен своим правительством защищать права своих граждан и поэтому требую прекратить эту агитацию и вербовку. «Если же, — заявил я, — наши люди кого-либо помнут из этих агитаторов, то я не несу за это никакой ответственности». Карл Бернер передал мое заявление норвежскому правительству, и после этого открытая вербовка прекратилась.

Очень нас волновало отсутствие связи с нашим правительством. Без связи с Родиной наша свобода казалась неполной, какой-то призрачной. Ведь без связи с Родиной союзники могут попытаться опять упрятать нас за проволоку или увести куда-нибудь. Правда, мы выросли во внушительную воинскую силу, но армия союзников сильнее. Что нас ожидает, мы не знали.

Знает ли о нас наше правительство? Принимает ли какие-либо меры хотя бы для связи с нами? А может быть, ничего не знает?