Днем наш поезд прибыл в Стокгольм. Нам очень хотелось выйти на перрон и посмотреть хоть частичку столицы Швеции, но в тамбуре стояли откормленные, как боровы, полицаи с круглыми, как огромный арбуз, мордами, с белыми дубинками в руках. Они строго запретили нам выходить из вагонов. К поезду подошло много народа — шведов, мужчин и женщин. Все они с улыбками радости встречали нас. Отношение народа к нам было дружелюбное. Но мы заметили и разницу между народом Швеции и Норвегии. Здесь приветствия выражались в каких-то ограничительных рамках — по-видимому, людям не разрешалось проявлять к нам особую симпатию. В отношениях с норвежцами у нас была большая искренняя дружба. Нас объединяла общая трагическая судьба — война, зверства фашистов и совместная борьба против них. После освобождения норвежский народ выражал нам, как родным, свои доброжелательные чувства. Здесь было совсем другое. Да и по внешнему виду шведы отличались от норвежцев. Было хорошо видно, что их не коснулась своим крылом война. У норвежского народа были изможденные лица и скромные одежды, а здесь во всем виделось изобилие и сытость. В особенности эти сытость и откормленность заметны были на лицах полицейских, которые сновали вдоль эшелона и отгоняли шведов от окон вагонов. Полицейские запрещали народу с нами разговаривать. Стоял я у окна и думал: да, это другая страна, здесь иной мир. Здесь основой государства, как и в Германии, является полицейская дубинка. Бежавшие сюда из Норвегии фашистские преступники найдут здесь гораздо лучший прием, чем мы. Интересно, думал я, знает ли шведский народ, что все военные и гражданские преступники, набив чемоданы золотом и норвежскими кронами, бежали сюда и уже обосновались здесь. Благо граница между Швецией и Норвегией была открыта. Позднее я внимательно следил за сообщениями в газетах из Швеции. И не было ни одного сообщения о том, что шведское правительство обнаружило бежавших из Норвегии в их страну фашистских преступников и привлекло их к суду. А ведь их бежали сюда тысячи. Немецких солдат направили в Берген, а затем морем перевезли в Англию, в лагеря военнопленных. А видные фашистские генералы, эсэсовцы и крупные чиновники, ограбив норвежские банки, бежали в Швецию. Даже мы, военнопленные, об этом знали, а шведское правительство, выходит, не знало? Мои раздумья были прерваны небольшим событием.
К дверям каждого вагона подошли группы мужчин и женщин с красными крестами на рукавах. За ними носильщики катили какие-то тележки, загруженные пакетами — продуктами. Часть шведов поднялась в тамбур и начала раздавать нам эти пакеты, строго по количеству едущих в вагоне. Оказывается, они уже заранее знали, сколько едет людей в каждом вагоне. Предупредили нас, что каждому по пакету. Пакеты эти были очень богатые как по количеству, так и по качеству. Здесь были банки мясных и рыбных консервов, большие куски копченой колбасы, куски сыра, банки паштета, шоколад, конфеты, сигареты, буханки белого хлеба. В общем, подарки шведского Красного Креста были богатые, и мы им были очень благодарны.
Раздался свисток, звонок, и наш поезд тронулся. Все мы молча начали потрошить пакеты, а потом раздались восклицания: «Ого, вот спасибо шведам! Да, видать, шведы живут хорошо! Война им известна только понаслышке!»
На следующий день прибыли мы на берег Ботнического залива в порт Евле. Здесь нас погрузили на пароход и переправили в Финляндию в порт Раума. Здесь снова выгрузка. Построились мы в колонну и пошагали в какой-то городок.
Разместили нас в каком-то сарае, не совсем комфортабельно. Обед тоже был более чем скромный. Стало ясно, что мы прибыли в края, где была война. После обеда мы уже колонной по команде «шагом марш» шагали по финской земле. Прибыли мы на железнодорожную станцию, нас погрузили теперь уже в товарные вагоны, и двинулись мы дальше в путь, на Родину.
На следующий день, часов в 12 дня, мы пересекли советско-финскую границу в районе г. Выборга, здесь эшелон был остановлен. Подошли пограничники и сразу же потребовали сдать оружие. Сдали мы пистолеты, у кого были. Я с неохотой отдал свой «Вальтер», который отдал мне комендант лагеря капитан Свобода, когда мы разоружали охрану лагеря. Мне очень хотелось оставить его себе на память об этом нашем бескровном восстании. Ну, ничего не поделаешь — пришлось отдать.