Я прятала Анну Франк. История женщины, которая пыталась спасти семью Франк от нацистов

Мы с Хенком изо всех сил старались заполнить пустоту, которая образовалась в жизни наших друзей. Удивительно, но порой, когда мне казалось, что сил больше нет, я делала над собой усилие и обнаруживала запас, о котором не подозревала. Оказалось, энергии и выносливости у меня больше, чем я думала.

Господин Коопхейс вернулся раньше, чем предписал ему доктор. Он сказал, что чувствует себя хорошо, но был очень бледен. А вот господина Фоссена в больнице задержали, и прогнозы были не очень хорошими. Поэтому господин Кралер решил нанять на склад другого человека. Господин Франк согласился и велел ему начать поиски.

На место господина Фоссена Кралер нанял некоего Фрица ван Матто. Поскольку моя работа не была связана со складом, я не обращала внимания на этого человека. Впервые я его заметила, когда он стал приходить в контору с поручениями от Элли. В нем было что-то отталкивающее. Его визиты каждый раз оставляли неприятное чувство. Он постоянно пытался втянуть меня в разговор, но я держалась холодно и отстраненно.

Поняв, что я в хороших отношениях с господином Коопхейсом, ван Матто еще больше усилил напор. Я могла бы прямо сказать ему, что не собираюсь помогать ему налаживать отношения с Коопхейсом. Этот человек был мне неприятен. Я не понимала почему, но что-то в нем меня отталкивало. Это было лишь ощущение, но я привыкла доверять своим ощущениям.

Мы с Хенком иногда ездили в Хилверсем навестить госпожу Самсон. С собой мы брали небольшие подарки – ничего особенного, потому что делать покупки становилось все труднее. Госпожа Самсон заговаривала нас чуть ли не до полусмерти. Она всегда была разговорчивой, а теперь просто удержу не знала.

Весной 1943 года хозяйка виллы, где пряталась госпожа Самсон, сказала, что хочет поговорить с нами, и провела нас в гостиную.

Мы заметили, что она явно нервничает. Она спросила, знаем ли мы о клятве верности, которую студенты голландских университетов обязаны подписывать по приказу нацистов. В клятве говорилось, что студенты не должны принимать участия в действиях, направленных против рейха и германской армии.

Мы знали об этом, как и о том, что многие студенты не стали подписывать эту клятву. В некоторых университетах Голландии начались студенческие забастовки. Немцы отреагировали как обычно: арестами, тюремными сроками и отчислением непокорных.

– Мой сын Карел, – сказала госпожа ван дер Харт, – отказался подписать клятву. Ему нужно убежище.

Я прервала ее:

– Скажите, чтобы он немедленно приезжал к нам в Амстердам. Он может скрыться у нас.

Госпожа ван дер Харт прятала госпожу Самсон, и мы были обязаны ответить ей тем же – помочь ее сыну.

В мае Карел приехал к нам на Хунзестраат. Он оказался симпатичным стройным блондином среднего роста, очень приятным в общении. Мы поселили его в комнате госпожи Самсон и быстро поладили. Ему очень нравилась моя стряпня, несмотря на недостаток продуктов.

Он признался, что его мать не слишком хорошо готовит. До войны у них были слуги, а потом ей пришлось все делать самой, и получалось у нее неважно. Мы с Хенком переглянулись. Карел рассмеялся. Он знал, о чем мы подумали: во время наших визитов к госпоже Самсон еда всегда была очень вкусной.

– Понимаете, – объяснил Карел, – для других она готовит хорошо, но когда гости уходят, ее еда… она совсем другая…

Мне приходилось стараться – мы с Хенком и представить не могли, как быстро Карел опустошает тарелку. Естественно, мы не могли рассказать господину Франку и другим о том, что в нашем доме прячется Карел ван дер Харт. Это было опасно для нас, а любая опасность тревожила наших друзей.

Мы с Хенком уходили на работу, а Карел весь день сидел дома. Очень одинокая жизнь для молодого человека, но что еще можно было сделать? Мы не знали, чем он занимался весь день – только читал и играл сам с собой в шахматы. Мы подозревали, что иногда он выходит прогуляться, но не спрашивали об этом. Мы постоянно видели его шахматы – он разыгрывал одну партию за другой. Ничего другого не оставалось – нужно было ждать.

Пришло время весенней уборки, но даже этот обычай был нарушен войной – стало очень трудно достать мыло. Нитки и ткань стоили все дороже. Мне приходилось дважды по-думать, прежде чем штопать носки Хенка. Не стоит ли использовать нитки для чего-то более важного? Не понадобятся ли они нашим друзьям?

В нашей жизни было все больше грязного, несвежего, помятого. Все, кто раньше выглядел прилично, стали какими-то потрепанными. А те, кто имел еще меньше, чем мы, скатились в полную бедность.