Я принес вам огонь!

— …ливэ Аскольд, может в Доме Ленструнгов[96] и известна магия, что позволяет перепить Жреца, однако же, в моей семье такими таинствами не владеют! Слава богам, что я еще сохранил память! Надоумили небесные покровители, стали мы приходить к нашему господину по очереди, вот и держимся пока. Так что — нет, не пойду с тобой внутрь! Свою очередь я отстоял, иди сам… — растеряв последнее желание общаться, треверский полусотник потерянно осмотрелся и почти не качаясь, побрел в сторону ближайшего костра.

Ночь уже вступила в свои права, и палатка ярла Ингвара в центре укрепленного лагеря Союзной армии оставалась единственным хорошо освещенным местом. Аскольда здесь хорошо знали, поэтому, когда он осторожно отодвинул входной полог в шатер, никто из телохранителей здешнего господина даже глазом не повел.

Но внутрь гость так и не вошел.

Видимо что-то решив для себя, высокопоставленный батав усмехнулся и, ни сказав больше ни слова, зашаг в сторону палаток, полчаса назад выделенных его отряду. Вернулся на прежнее место у входа он лишь перед самым рассветом…

…Жилище треверского ярла встретило его песней на неизвестном языке. Из-за плотно сомкнутого полога вытекал голос ярла в сопровождении двух других — женских. Они произносили слова явно немного иначе, но сама мелодия — все равно показалась неожиданно красивой.

— …От людей на деревне не спрятаться,
Нет секретов в деревне у нас.
Не сойтись, разойтись, не сосвататься
В стороне от придирчивых глаз…

Тревер снова ненадолго замер у входа, но потом решил, что откладывать встречу больше некуда, и решительно вошел.

…Но не бойся, тебя не обидим мы,
Не пугайся земляк земляка.
Здесь держать можно двери открытыми
Что надежней любого замка…[97]

Старательно выводивший певучие строки ярл, полулежал за низким — степным — столом с мечтательно прикрытыми глазами. Одной рукой он придерживал высокий золотой кубок, другой — раскачивал из стороны в сторону, без всякого сомнения, подавая какие-то знаки двум канаанским рабыням. Одной — ожидаемо юной, второй — куда старше, но со столь же звонким и беззаботным молодым голосом.

Когда палец Игоря начинал двигаться медленнее, исполнение становилось более плавным, а если же конечность хотя бы на мгновение замирала в воздухе, то в грустной мелодии это означало паузу, достаточную чтобы певуньи успели набрать новую порцию воздуха, и суметь и дальше старательно вытянуть очередную строчку.

Женщины сидели чуть в стороне — справа. Рядом с ярлом занимали места несколько осоловевших после бессонной ночи ветеранов.

«О, да это же присланные командиры! Вот этот вроде готский посланник, а тот — по-моему, из белловаков…» — опознал половину участников пиршества гость.

* * *

Рассвет, там же

(2 сентября)

Находясь посреди войска, невозможно постоянно реагировать на несколько тысяч «живых раздражителей». Поэтому в последние дни, чтобы просто не сойти с ума от постоянного контроля, Игорь максимально ужал свою «ауру», «биополе» или что там ему помогало видеть окружающих даже с закрытыми глазами. Но «ужал», конечно же, не настолько, чтобы не уловить, что в палатке их стало на одного человека больше, и не опознать гостя.

Не став дослушивать, он подал своему ансамблю очередной сигнал, и в мгновенно наступившей тишине скомандовал:

— Чашу моему дорогому другу! Самого лучшего вина! — лишь после этого Игорь наконец-то открыл глаза, и приглашающе взмахнул рукой. — Ливэ Аскольд, не поверишь: чего только я не обнаружил в своей голове…

Слова звучали так, будто Игорь извиняется за репертуар, но не нужно быть жрецом, чтобы понять — ярл всего лишь заполняет паузу, перед тем, как заговорить о делах. А вот рад он этому обстоятельству или нет — вот это было уже не так очевидно.

Свое место батав занял уже с кубком вина, а тост зазвучал даже раньше — практически «в воздухе». Но и это была всего лишь дань традиции. Пока звучала речь, он искал на лице собеседника хоть какую-то возможность заговорить…

Дослушав тост, Игорь потянул к себе позабытый кубок и дождался, пока одна из певуний снова наполнит его вином. Смерив критичным взглядом как минимум литровую емкость, он приподнял ее и жадно присосался, пролив на, и без того промокшую рубаху, едва ли не больше, чем смог проглотить. Явно повеселев от этого, ярл снова посмотрел на гостя и, очевидно что-то уловив в его безмятежном и доброжелательном взгляде, уточнил:

— Извини! Видишь, радость от твоего прихода раскачивает мне руки, — состроив уморительное грозно-несчастное лицо, Игорь оттолкнул от себя опустевшую посудину, и коротко звякнув, та упокоилась в куче объедков и пустых кувшинов, что уже украшали стол.