Я очень бы хотел увидеть хоть на минуту, как вы там живете с Тоткой, есть ли кто у тебя в помощниках, как Тотик учится и ведет себя без меня. Мне кажется, что без <меня> он должен вести себя солидно. Поцелуй его за меня и обними сама себя. Холодно, сейчас здесь – 10…15°, а рама в окне одна, и печь не топят. Ложусь спать с памятью о вас.
До свиданья, дорогие. Андрей.
Впервые: Волга, 1975. С. 168–169 (фрагмент).
Печатается по: Архив. С. 517–518. Публикация Е. Роженцевой.
[194] М. А. Платоновой
25 января 1935 г. Ашхабад
Телеграфируй немедленно срочной, какая критика[682]
. Не отчаивайся.Печатается по первой публикации: Архив. С. 518. Телеграмма. Публикация Е. Роженцевой.
[195] М. А. и П. А. Платоновым
12 июня 1935 г. Москва
М<осква>, 12/vi, 1 ч<ас> ночи.
Дорогие дети!
Не знаю – дойдет или нет эта открытка до вас: точный адрес ваш мне еще неизвестен[683]
. Пишите скорей – как вы устроились, чем вас кормят, хорошо ли море, – обо всем, даже о мелких делах и событиях.На другой день после вашего отъезда явился Жорж, а 9-го он уехал в Ростов[684]
. Заходил Сац[685]. В 6 №ре “Лит<ературного> крит<ика>” все же идет его положительная статья обо мне[686], – он ожидает для себя некоторых неприятностей. Чувствую себя плохо без вас, я привык жить только в семье и любить вас обоих. Все время очень скучно. Кошка Тихон и то тоскует по вас, мяукает, 3 дня ничего не ела, даже колбасу, – купил молока, теперь ест по-прежнему. Сижу до света за письменным столом, пишу про ад и рай в пустыне[687], пока не застыну от усталости и ночного холода. Погода здесь, как и при вас, частые дожди и пр<очее>. Валя[688] ночует. Петя[689] уехал. Целую и обнимаю вас. Жду длинных писем. Нужны ли деньги?Ваш А.
Впервые: Архив. С. 519. Почтовая карточка. Публикация Н. Корниенко.
Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 3. Ед. хр. 16. Л. 1.
[196] М. А. Платоновой
15 июня 1935 г. Москва
Дорогая Мария.
Почему ты не пришлешь письма? Или ты поступаешь по-старинному – “с глаз долой – из сердца вон”?
Мне же ведь очень скучно. Хоть и велика Москва на глаз, но она бывает пустой, когда нет в ней того, кого любишь.
Я всегда удивлялся твоему поведению. Как будто ты в глубине души лишь лицемеришь со мной. Всё это странно. Ты ведь знаешь, в каком положении я остался, как много у меня заботы и работы. А я прошу только об открытках хотя бы. Я тяжело переношу неизвестность и сам, как ты знаешь, никогда не мучаю другого тем, что скрываюсь без вести.
Открытку я тебе уже послал[690]
. Не знаю – дойдет ли она: точного адреса у меня нет. Это письмо тоже пойдет наудачу. Сейчас 2 ч<аса> ночи, т. е. уже 15/vi.Удивительно тяжело работать силой сердца, т. е. в литературе, когда само сердце непокойно и тебя, которую я люблю навсегда (это не фраза), нет со мной. Ты подозреваешь, что я люблю у тебя только тело. Это неверно. Верно то, что я люблю тебя вдвойне: тебя самоё, т. е. твое существо человека, и тело как бы отдельно. Физическая привязанность моя к тебе сильна, но она лишь небольшая часть моего чувства.
Не случилось ли с вами чего худого? 16/vi дам телеграмму[691]
, которую ты будешь иметь вперед этого письма.Что там делает сын? Опиши его состояние – доволен ли он, или так себе?
Пишу и смотрю на твой портрет в овале над столом. Целую обоих вас.
Ваш Андрей.
15/vi, 35, Москва.
P. S. Написал, и стало легче немного, как будто поговорил с тобою вблизи.
Отчего у тебя нет этой необходимости?
Печатается по первой публикации: Архив. С. 520–521. Публикация
Н. Корниенко.
[197] М. А. Платоновой
19 июня 1935 г. Москва
Москва, 19/vi.
Здравствуй, Муся, Муза моих рукописей и сердца. Ты действительно моя Муза во плоти. Как мне трудно (внутренне трудно) без тебя; если бы я знал, что мне придется так тосковать без тебя, так болеть, я бы не пустил тебя. Без тебя мне не дышится. Я ничего не скрываю от тебя, – даже не знаю, как дожить до того дня, когда я тебя встречу в Москве. Дорогая Муза, – давай я тебя буду звать всегда этим именем, я нашел для тебя подходящее определение лишь на 14 году супружества. Это именно так. Я не могу поручиться, сумею ли я тебя дождаться, не заболев.
Извини меня за назойливость любовника, но вторая молодость моя, вторая весна далеко не кончилась, – та, которая началась в феврале. Она, может быть, лишь начинается, эта весна, и она причиняет сердцу такую жестокую боль, что ни работа, ни сон меня не берет. Засну, и вижу тебя во сне рядом, сжимаю тебя, а это сбившееся одеяло. Эта постоянная галлюцинация замучила меня, нервы расшатались вдребезги, я, вероятно, безболезненно не дождусь тебя. Сегодня залил простынь и свое белье семенем, причем в ужасном количестве, и не вставал, пока Валя не ушла, тогда я вымыл, как мог, под краном, а белье себе надел другое из чемодана.