“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

[107] М. А. Платоновой

5–6 января 1927 г. Тамбов

[288]Всю эту саранчу (в том числе и Маркелову[289]) я гоню. Но ты не представляешь, что значит уволить человека в тамбовских условиях. Тут все так устроено, чтобы люди бога делали (богадельня), а работой не занимались.

“Тамбовское Рождество”[290] мне не известно. Почему Анна Францевна[291] говорила, что Платонов в Москву не поедет, мне неизвестно. Тем более что А. Ф. незнакома с Маркеловой. Вообще, это твое изобретение.

За Молотовых[292] я не отвечаю. Они мне нужны постольку, поскольку он издатель. Отношение его ко мне тебе известно: помнишь его письма ко мне в Воронеж из Краснодара?[293] Экая ты забывчивая девочка!

“Как дела?” – А так, что если бы не было тебя и Тотки, то я бы просто сбежал из Тамбова и потом как-нибудь отдал подъемные понемножку. Ты бы тут не вынесла дня. Нашел комнату – 35 р<ублей> со столом, но у меня в кармане 3 р<убля>, а требуют задаток.

В “Тамб<овскую> правду” приняли 2 статьи[294]. На днях пойдут. Гонорар и газеты вышлю в заказном письме – тебе и Тотке на конфеты.

Все относятся ко мне как потребители: ты дай, у тебя ставка, ты сделай, ты напиши, – а мы слопаем.

Со стихами для Молотова не знаю, как и быть[295]. Постараюсь вырваться хоть на денек в Москву. Без меня нельзя, конечно, набрать сборник[296]. А как бы это нас выручило. Попроси его обождать. Ведь это не от меня зависит. Здешние нравы таковы, что сразу в подвал бросят. Особенно меня, имеющего 2/3 врагов среди своих сослуживцев.

Буду биться дальше. Хотя я учитываю вероятность потерять тебя навсегда. Я ведь не упрекаю тебя, как ты встречала Новый год! А я его встречал за окончанием “Эф<ирного> тракта”. Кроме того, я позаботился получить деньги 31/xii и перевести их тебе по телеграфу, чтобы вам было хорошо на праздники. Как глупа эта моя суетливость для тебя! Как не нужны эти мои письма через день (вдвое длиннее твоих)! Но что же сделать, я не скрою своей любви к тебе, развивающейся с Нееловской улицы. Ты бы не могла мне из Москвы написать это. У тебя совсем не то. Почему мою вещь передают 3-ему (!) рецензенту?[297]

Пошли их к черту. Пусть принимают или возвращают. Мне некогда голодать в Тамбове:

“Здесь музу резвую
Заспишь, забудешь!”

(Пушкин)[298].

Кончаю – меня ждет работа о волго-донском канале Петра[299]. Очень мало (совсем нет) исторического материала. Опять придется лечь на свою “музу”: она одна мне еще не изменяет. Полтораста страниц насиловал я ее в “Эф<ирном> тр<акте>”. Пока во мне сердце, мозг и эта темная воля творчества – “муза” мне не изменит.

С ней мы действительно одно. Она – это мой пол в душе. Пиши, пожалуйста. Меня это сильно поддерживает и ободряет. Твои письма – это настоящая ценность, это ведь голос твой и моего Тотки. Целуй и береги его.

Андрей.

Впервые: Волга, 1975. С. 165 (фрагменты).

Печатается по: Архив. С. 458–459. Публикация Н. Корниенко.

[108] М. А. Платоновой

8 января 1927 г. Тамбов

8 января.

Мария! Мне скучно, а память о тебе укрепляет меня. Я знаю, что эти буквы увидят через день-два твое лицо, и я завидую им. Завтра я переезжаю на другую квартиру – 40 р<ублей> со столом; за те дни, в которые я буду отсутствовать, платить за стол я не буду. В губзу (мои сослуживцы) меня ненавидят. Я сильно сокращаю штат[300]. Денег нет на работы, а штат такой огромный, что пожирает всё.

В моем отделе 21 чел<овек> (из них 9 инженеров), а в уездах сидят по 2 чел<овека>. Кроме того, есть злостные лодыри, лакеи и шептуны. Ко мне пробовали подойти с лаской, я оборвал сразу, а теперь часть сокращаю, часть бросаю в поле на работы. Высшая администрация меня “обожает”: вот, говорят, настоящий хирург, какой нам нужен был. Но я это отметаю, т<ак> к<ак> знаю цену ласке “барина”.

Возможно все-таки, что меня сметут отсюда, чему я буду несказанно рад. Лучше Сибирь, чем Тамбов. Здесь я изолирован кругом. Допускаю возможность доносов и даже худшего. Но пока крушу и буду крушить всё глупое, роскошное и нелепое костяной рукой. А там черт с ними, мне нечего терять. Хуже не будет.