“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

Спроси у Молотова: мол, Попов[317] (редактор “Всем<ирного> след<опыта>”) просил у Платонова “Эфирный тракт”, кажется, для издания его отдельной книжкой в “ЗиФе”[318]. Можно ли “Эф<ирный> тракт” дать Попову, взяв лишь половину гонорара, т<ак> к<ак> “Эф<ирный> тракт” выйдет в “Мол<одой> гвардии”? И вообще, удобно ли это, следует ли так поступить? Или – не стоит? Если Молотов скажет, что можно и от этого мои отношения с “Мол<одой> гвардией” не ухудшатся, тогда поступи так: позвони к Попову и скажи, что Платоновым написана вещь “Эф<ирный> тракт” в 5 печ<атных> листов, о ней я ему в свое время говорил. Если Попов желает ее пустить, то Платонов может ему предложить сие сочинение на условиях: – Попову вручается вещь; он ее читает не более недели; по прочтении, если вещь подходит, Платонову уплачивается единовременно, немедленно и сразу по прочтении 250 р<ублей> (это составляет примерно ½ норм<ального> гонорара; об отношениях моих с “Мол<одой> гв<ардией>” ты Попову ничего не говори).

Если Попов на эти условия согласится, тогда ты отнеси ему “Эф<ирный> тракт” (тот экземпляр, что я положил в стол).

Молотову же не забудь сказать, что я Попову (это действительно так) твердо обещал дать “Эф<ирный> тракт”, но мне, конечно, печататься интересней в “Мол<одой> гв<ардии>” и завязать с ней постоянные отношения, а не с Поповым.

Ровно через неделю после отдачи рукописи Попову ты пойдешь к нему и получишь деньги. Если нужна моя доверенность, заблаговременно сообщи, я вышлю ее[319].

Если будешь читать “Эф<ирный> тр<акт” (не будешь, стервь!), поправь, пожалуйста, ошибки – я ведь не читал рукописи из машинки. Наверно, там есть ошибки. Скорбно прошу!

Крой, Машуха, вовсю! Может, вывезет нас какая-нибудь кривая.

Как Тотик – прежнее положение или понемногу поправляется? Сообщи точно. Как устроишь все дела, приезжай! Мне очень тяжело. Всю силу хороню в “Епифанские шлюзы”.

Посылаю №р тамбов<ской> газеты, где напечатана моя статья. Ты поймешь, что статья написана не так, как она напечатана[320]. Иначе ты потеряла бы уваженье к неграмотному человеку (что ни говори, ты любишь тонкую культуру, филигранную работу даже в мелочах!).

О себе лично сообщать нечего. Внешне моя жизнь бесцветна: днем нелепая служба, вечером – писанье. Все это – окунуто в тоску по семье. Живу надеждой на твои деловые успехи.

Не влюбилась ли ты в какую-нибудь знаменитость у Чистяковой? Если – да: пиши. Пошлю подарок и приеду на смотрины. Я шучу, потому что здесь мне не с кем даже улыбнуться, и я это делаю письменно с тобой. Сейчас я улыбаюсь, хотя мне горько и смех – кривой.

Пиши. Ласкай Тотку, как я тебя в своих сновидениях, – Андрей.

19/i–27.

P. S. Цел ли автомобиль “Штейер”[321]?

Впервые: Архив. С. 463–464. Публикация Н. Корниенко. Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 3. Ед. хр. 8. Л. 11–12.

[113] М. А. Платоновой

25 января 1927 г. Тамбов

Мария!

Я прошу написать мне о том, что ответил Молотов на мое письмо[322] к нему о службе.

30 января решается моя судьба о военной службе. Если всё пройдет благополучно, а в Москве объявится служба, то я уеду из Тамбова. Об этом прошу написать.

“Епифанские шлюзы” написаны, но негде напечатать, т<ак> к<ак> на службе печатать постороннюю работу теперь не разрешают, а машинисток, берущих работу на дом и имеющих машинки дома, в Тамбове вообще нет. Не знаю, что делать. В Москве тоже нельзя перепечатать работу – некому позаботиться и нет денег.

Следует позвонить Бобылеву[323] и узнать – нельзя ли получить деньги за статью.

Далее. От моего имени надо позвонить Бахметьеву[324] и спросить, когда они будут платить деньги за сборник. Они их уже должны платить.

Молотова попроси ускорить оплату книжек. Заключила ли ты договора с “Мол<одой> гв<ардией>”?[325] Ответь на это. На сколько денег, на каких условиях?

Как вышло у тебя с Поповым? – Как поступить с ним – я точно в свое время писал тебе[326].

Стихи начал подбирать. Мешает работе сильная головная боль, которой у меня никогда не было. Наверно, я простудил голову почему-то и перенатужился в работе. За 1½ месяца я написал 4 печат<ных> листа (считая с “Епиф<анскими> шлюзами”). Петр казнит строителя шлюзов Перри в пыточной башне в странных условиях. Палач – гомосексуалист. Тебе это не понравится. Но так нужно.

Нравятся тебе такие стихи:

Любовь души, заброшенной и страстной —
Залог души, любимой божеством…*

* спутал, забыл…[327]

Очень старо, но хорошо. Это писал Перри, когда был женихом Мери Карборунд. Потом она стала женой другого. Потом прислала в Епифань из Нью-Кестля неизвестное письмо, его положил за икону к паукам епифанский воевода, а Перри умер в Москве. Шлюзы не действовали. Народ не шел на работы или бежал в скиты и жил ветхопещерником в глухих местах.

Вот – “Епифанские шлюзы”. Я написал их в необычном стиле, отчасти славянской вязью – тягучим слогом. Это может многим не понравиться[328].

Мне тоже не нравится – так как-то вышло. Пускай остается.