Читаем Я решил стать женщиной полностью

Фигурка моей будущей жены исчезла не сразу, она ещё посидела без всякой цели на лавочке на полпути к метро, может быть, ждала кого-то, может быть, просто котёнком погрелась на солнышке, а день был очень хороший - солнечный, теплый, по настоящему летний и радостный. А я всё стояла с не умолкающим над ухом сержантом Морозовым, не в силах уйти от желанного виденья и тщетно пыталась рассмотреть подробности телосложения моей мечты сквозь толстые стеклянные академические двери: но не хватало мне для этого бинокля или подзорной трубы, или, может быть, смелости, не откладывая до счастливой случайной встречи в будущем, подойти к ней сразу и сказать ей: <Я люблю тебя, Прекрасная Незнакомка!> И замечательные эти подробности откроются мне чуть позже и очень не разочаруют.

Я о ней думала..., думала так много и, мучительно её желая, что никуда уже ей было от меня не деться. Материализованную моими мыслями, я встретила ее через месяц в ресторане всё той же академии. Уже тогда в далекие советские времена я начинала что-то снимать за деньги и потихонечку привыкла обедать каждый день в ресторане и перестала ходить в столовую, за что меня тут же "разобрали" на партийном собрании. А была я членом партии и самым молодым коммунистом в Академии общественных наук при ЦК КПСС, так она тогда называлась. И я подсчитывала на этом собрании, убеждая своих товарищей по партии и заодно начальника нашего отдела, забавного и классного мужика хохляцкой национальности Василенко Федора Андреевича, что моей зарплаты с премией вполне хватает на ежедневные обеды по три рубля в день. Для порядка все повозмущались, но не исключать же из-за этого пиздатого парня из партийных рядов. И партийный билет так и остался у меня на память о тех временах, полных всеобщего маразма, но при этом очень даже неплохих, спокойных и добрых.

На хуй все партийные собрания, не оставаться же из-за них без вкусного обеда, я опять на виду у всех шла обедать в ресторан...

За столиком в тихом уголочке сидела моя солнечная девочка, сидела не одна, напротив лыбилась отъевшаяся рожа моего знакомого со звучной фамилией Брежнев. Товарищ Брежнев незадолго до описываемой счастливой встречи впарил мне по дружбе стыренные им в той же самой академии декоративные панели, отделанные дубовым шпоном. Были они мне совершенно не нужны, но имея удивительную особенность покупать всякое <говно>, я купила и это: и долго потом, проклиная товарища Брежнева, перевозила их с места на место, заказывая для этой цели <Газель>, пока не выкинула их на помойку. К нашему бывшему генсеку продавец пизженного госимущества товарищ Брежнев никакого отношения не имел, но очень хотел иметь отношение к девушке моей мечты. Вот мудак! С этого момента наша дружба кончилась. Брежнев - несостоявшийся родственник генсека (и ещё раз мудак!), что-то оживленно рассказывал, потрясая своими полными щеками, и шутил, шутил... и сам смеялся своему тупому юмору. Маша сдержанно улыбалась, было видно - их отношения в самом начале, ничего пока между ними не было:

Нет, не было? Ну, и на хуй тогда этого массовика-затейника, я нагло и, как бы обрадовавшись Брежневу, села за их столик: Выходили мы из-за него уже вдвоем с Машей.

- Здрасьте, Виктор Иванович! - я вошла в его кабинет ровно в полдвенадцатого. - С Новым годом Вас!

- Привет! С Новым годом тебя тоже! Проходи, садись, - Виктор Иванович привстал, быстрое рукопожатие, сел. Высокий, худой, не злые, а забавные тонкие губы, серый костюм:, в общем-то, приятный и, сразу видно, хороший, добрый мужик. - Как дела?

- Нормально... - ответила я и внутренне приготовилась к "серьезному" разговору. Корниенко помялся, виновато улыбнулся и разговор начался.

- Борис, тут такое дело... Ты же на работу совсем не ходишь, а зарплату получаешь..., я вот и премию тебе к Новому году выписал...

- Ой, Виктор Иванович: спасибо Вам большое, - ну, на хрена он мне ее выписал, мне и без нее было не по себе. Ведь предлагала, вообще мне зарплату не платить или оставлять её для нужд отдела. И вот, на тебе! Опять премия!

- Что-то ведь надо с тобой делать? ...Увольнять что ли? - Корниенко отвел в сторону взгляд.

- Конечно, увольнять, что еще делать. На работу я не хожу, мне очень неудобно перед Вами за это... - начала я, но он меня перебил:

- Да нет, уволить мы тебя не дадим. Нет, вопрос так не стоит. Но что-то всё-таки надо решать, - малодушие Виктора Ивановича стоило мне ещё одного года работы в стенах этой академии. Как было бы хорошо, если бы он мне тогда сказал: "Борис, увольняйся, тебе же самому эта работа не нужна". Но хороший мужик Виктор Иванович, действительно, хороший мужик и тоже житель далекой страны с названием СССР, не сказал этого, он благородно спасал меня от безработицы.

- А чего решать? Увольнять меня надо, - не унималась я. - Я отработал здесь десять лет, и отработал не на лесоповале, мне было хорошо здесь, от академии я много получил, я ей очень благодарен. Я, конечно, привык к ней, для меня это родной дом и мне больно его покидать. Но кому здесь нужен фотограф?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное