Читаем Я решил стать женщиной полностью

- Чего встал, монитор хочешь отдать? Сел на место, - вряд ли вежливо обратилась я к нему: Гаркнула я на него, а только потом рассмотрела: Охранник был очень даже не щуплым, как будто с боксерского ринга сошел он, только костюмчик натянул с галстуком. Вот зараза! Вообще, мне было уже страшно, но меня уже понесло, адреналином я наполнилась еще на лестнице с пожилыми евреями, их жалостливая история обязывала меня что-нибудь совершить. Им старичкам не стыдно было просидеть два часа овцами, но мне, молодому мужику, пусть и упорно считающему себя женщиной, уже заглотившему этот обман и унижение, надо было его выплевывать.

- Я так понимаю, вы не хотите остаться и послушать, какой отдых мы вам предлагаем? - лицо девушки совсем сжалось в сухих неприветливых морщинах.

- Мой отдых ждал меня сегодня дома, вы его у меня украли, - ответила я. Девушка-вобла опрометчиво успокоилась и выпустила телефон, я спокойным движением его взяла и положила ей в руки. - Дарю, это от меня подарок.

Мы с Машей уже спускались по лестнице: Нет, я не могла уйти просто так: Я знала, как я буду себя плохо чувствовать:, оплеванной, обманутой, проглотившей всё это наебательство:

- Иди в машину, сейчас приду, - сказала я решительно Маше и опять направилась вверх по лестнице к дверям раздающей призы доброй компании.

- А ты куда?

- Маша, иди в машину, - ещё раз рявкнула я.

Я поднялась опять ко входу, подошла к вывеске, на ней не было видно шляпок шурупов или каких-либо винтов, намертво она была приклеена цементным раствором к стене. Не веря, что мне удастся ее оторвать, я все-таки со всей силой рванула ее за верхний угол: С грохотом посыпалась штукатурка, и между стеной и одним краем вывески образовалась щель. Я сунула туда пальцы и благополучно оторвала ее совсем. На вывеске с обратной стороны остались добрые два-три сантиметра цементного раствора, оставив на стене огромный след, как от артиллерийского снаряда. Вместе с вывеской я побежала вниз, за мной уже бежал охранник. Он не только впервые за день оторвал свою жопу, он в первый раз в своей жизни и, может быть, единственный гнался за кем-то. Мне опять стало страшно, сейчас меня поймают и вызовут милицию, потом суд и три года за хулиганство:

- Стойте, остановитесь, я стрелять буду, - услышала я за спиной, и мой страх сразу прошел, тонкий и пидеристический голос охранника безумно боялся меня сам. Бедный охранник уже сам не рад был своему неудачному трудоустройству, вместо предполагаемого сидения за монитором, ему сейчас предназначалось поймать опасного хулигана. Он меня боялся, поэтому и орал, что стрелять будет. Я уверена была, пистолета у него нет. Я остановилась и пошла ему навстречу. Погоня чуть было не поменяла свое направление, я подходила ближе, и он начинал уже пятиться. Я спокойно и уверенно подошла к нему и резким движением замахнулась на него вывеской. Ну, какой он охранник! Он присел, как будто, обосравшись, и самым жалким образом закрылся руками.

- Пошел на хуй отсюда, - я сунула ему вывеску и не спеша пошла вниз. На душе мне стало хорошо и весело.

* * * * *

Война: Кажущиеся такими счастливыми послевоенные годы: и скитания, скитания:, обычные для военной семьи бесконечные скитания: Донецк, Владивосток, Германия, Клайпеда: и вот теперь Балтийск. Пиллау - в переводе <солнечный город>, назывался он еще пять лет назад. Война закончилась, покинутый немцами Кенигсберг, назвали Калининградом, Пиллау - Балтийском.

Где мы не жили, в каждом городе я выступала на сцене. И сейчас, живя в этом замечательном красивом городке, я руководила художественной самодеятельностью. Мои выступления, мои спектакли были единственным развлечением у измученных дальними походами моряков и бесконечно ожидающих их близких. Уже по десятому разу они смотрели мою <Свадьбу в Малиновке> в своём родном Доме офицеров.

- Я интересуюсь, Гарпина До: До:Ой, простите: - Яшка-артиллерист в выцветшей фуражке со сломанным козырьком весь извивался передо мной, заглядывая мне в лицо.

- Дормидонтовна, - подсказала я ему.

- Гарпина Дормидонтовна, у Вас бывают мигрени?

- Нет, у нас никого не бывает, одна только скука. Такая скука: - вздохнула я большой грудью и кинула семечку в рот, изобразив эту мучительную скуку. Зал захохотал и захлопал.

- Я заявляю совершенно официально, как начальник гарнизона, скуки больше не будет. Мы ее бац-бац и мимо! - Яшка-артиллерист со всего размаху грохнул своими ладонями друг о друга, как будто пальнув из пушки, и сделал глупейшее лицо, повернув его для обозрения в зал. И опять весь зал хохотал и благодарно хлопал:

- А Вы гапака танцуете? - продолжая лускать семечки, спросила я заезжего с далёких фронтов Яшку.

- Ну, что Вы! Гапак нынче не в моде. Я прошел пешком всю Европу и ни разу не видел, чтобы танцевали гапака. Сейчас у них в моде: - Яшка сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок. - Сейчас у них в моде, ну, форменное безобразие. Называется: э-э-э: <В ту степь>.

- В ту степь? - я сделала своё лицо во много раз глупее Яшкиного и тоже повернула его под аплодисменты и хохот к благодарному залу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное