Читаем Я решил стать женщиной полностью

- Не знаю, - и взгляд её опять повис куда-то вниз.

- Значит, все-таки влюбилась, - гневно, голосом Отелло я попыталась выяснить серьезность её любовной связи с арабкой.

- Не знаю: Она мне призналась в любви, - Катя убрала мои руки и опять отвернулась.

- Если бы она просто призналась в любви, ты бы сама об этом рассказала мне сразу: Ты в нее влюбилась: Ты с ней уже целовалась? - роль Отелло я к счастью позабыла и Катю по умному сценарию Шекспира душить малодушно не стала, а только разъяренно сверкала глазами и обильно брызгала слюной ей в лицо.

Катя молчала. Её гордый профиль с сжатыми губками упрямо смотрел на игрушечный город внизу.

- Ты целовалась с ней?

- Да:

- И ты ей тоже объяснялась в любви?

- Да:

- Пиздец, - подытожила я и надолго замолчала. Теперь уже я рассматривала город, окруживший невроятных размеров собор:

Два туриста, влюбленных в Питер, стояли на самом верху Исаакиевского собора и никак не могли насытиться видами любимого города, они все стояли и стояли неподвижно: лица против ветра, волосы развеваются: Такую картину представляли мы со стороны.

- Катюшон, и что дальше? - очнулась я.

- Не знаю. Я ее люблю, я ее воспринимаю, как мужчину. Она и есть мужчина. Ты была права, она тоже собирается менять пол.

- И что, ты замуж за нее собралась?

- Не знаю.

На этом мое терпение кончилось, точнее, оно кончилось уже после первого моего вопроса или первого Катиного ответа, теперь оборвалась способность делать мало-мальски вменяемый вид, я почувствовала физически, как наполняюсь злобой и яростью.

- Ебанный в рот, пиздец какой-то! Ты свихнулась, Катя! Какой на хуй замуж? За эту жирную арабку?

- Да, - такое упрямство на Катином лице я видела в первый раз.

- И как ты деток от нее нарожаешь? - попыталась я найти очевидные аргументы.

- Пока не знаю.

Мы еще долго стояли в высоте Петербурга, я сходила с ума: в этот раз от бешенства, и это было видно для каждого посетителя. Нас все аккуратно обходили стороной, а я десятки раз повторяла одни и те же вопросы. Я не смогла успокоиться, но нашла в себе силы молча доехать до нашей гостиницы. На столе в большой вазе пятнадцать бордовых вчерашних роз. Я вытащила их из вазы и долго с исступлением и хриплыми выдохами оббивала их о Катину прикроватную тумбочку. Весь номер забрызгался кровавыми лепестками, а у тумбочки они растеклись большой запекшейся лужицей. Я обернулась, Катя безучастная стояла посреди номера. <Если бы я отрезала ей сейчас голову, то этот вонючий номер стал бы выглядеть также>, - подумала я с удовольствием. Подумала и успокоилась, мне просто стало грустно, стало жалко себя и, слава Богу, захотелось спать. <Она никогда не была моей, не стала моей и в этот раз. Это не новость для меня>, - попыталась я безуспешно успокоить себя. Я лежала на неудобной гостиничной подушке и потихоньку в нее плакала. Катя лежала рядом и мирно спала, она посапывала, ей снился уже, наверное, не Путин, а гарный арабский хлопец - Соррея. Проиграл Президент на этих выборах. Спокойной ночи!

Не искренне я пожелала спокойной ночи, ночь никак не хотела благополучно закончиться и спокойно слиться с моим сном. В дверь раздался осторожный стук. Ночные звонки и стуки в дверь у меня всегда вызывают мистический страх, никогда они не предвещают ничего хорошего. Ночной звонок - и я всегда вскакиваю с постели мобилизованная на бой, как при нападении врага. Стук повторился.

- Кто это? Что надо? - я подошла к двери.

- Извините, это из охраны, Вы не могли бы открыть дверь?

- Сейчас, оденусь, - ответила я.

Я оделась, взглянула в зеркало - не очень ли заплаканные глаза: Не очень. Проснулась Катя.

- Борюшон, что случилось? Кто это стучался?

- Охранник. Узнаю сейчас.

- Мне страшно, не выходи, вдруг это бандиты, - Катя окончательно проснулась, пододвинула свою задницу к кроватной спинке и села.

- На хрен мы им нужны? Ладно, дай мне мой нож, вон, лежит рядом с тобой.

Я сунула его в карман - ножик с длинным и тонким, <стремительным>, так я его обозвала, лезвием и вышла в длинный гостиничный коридор. Передо мной мужик в костюме, галстуке и бэйждем - <Служба безопасности>. Действительно, охранник.

- Что надо? - на всякий случай грубо спросила я.

- Извините, меня прислала Лена:, - многозначительно и хитро, типа - я все понимаю, он почти в самое ухо вполголоса рассказал, что Лена меня ждет в баре внизу.

- Зачем ждет? - я всегда была <тормозом> и не сразу соображала.

- Ну, уж не знаю, Вам виднее, - его рожа стала еще более хитрой.

- Да, действительно:, - дошло до меня. - А чего она так поздно?

- Так два часа всего, самое время, - радостно постучал по своим часам охранник.

Тьфу ты, нигде покоя нет. Я поковырялась в карманах, денег никаких для чаевых не было.

- Сейчас, подождите, - сказала я.

- Ничего не надо, Лена со мной расплатилась.

- Хорошо. Передайте, сейчас спущусь.

Я вернулась в номер.

- Ну, что? Кто это? - испуганно спросила Катя.

- Охранник, - ответила я.

По тревожному стуку я вскочила, как по команде <подъём>, оделась наспех, брюки на голое тело, мне пришлось опять раздеваться и дополнить некомплект.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное