Я рисую ангелов

Его прозвали Рафаэлем. Как величайшего художника эпохи Возрождения. Они признали его. Признали, хотя не признала она. Счастье поглощало его, искажая восприятие. День вспыхнул нестерпимо яркими красками. Ему пришлось прикрыть глаза, на которых выступили слезы. Они признали его. Он помнил тот день, когда взял в руки газету, нашел статью про себя, написанную гениальным журналистом Ангелой Сарс, как изменился его мир от осознания, что он теперь — Рафаэль. Его картины войдут в историю города. Дьявол. Его картины несовершенны! Он должен стараться лучше. Стараться больше. Счастье испарилось, уступив место горечи разочарования и острой боли от осознания, что он только в начале пути. Его рука должна быть легкой, а разум чистым! Он должен работать с куклами, как работает с любым материалом. Черт возьми, он должен переписать картину. И на этот раз сделать все хорошо. Рафаэль уставал от корректировок, но пример, стоявший перед внутренним взором, не давал покоя. Он понял планку слишком высоко. Но у него нет права на ошибку, нет права отступить. Он уже сделал больше, чем любой из современных художников. Он сделает еще больше. Донесет свое послание, создаст совершенную картину.

Рафаэль потушил сигарету. Он хотел вернуться в ЦДХ, но замер, пораженный в самое сердце.

Он снова увидел Ангела. Эта кукла была девочкой. Она ловко скакала по ступенькам, держа за руку какого-то мужчину. Рафаэль поздоровался с мужчиной. Тот ответил с улыбкой, спросил, как дела. Глупый треп. Рафаэль реагировал на светские фразы, улыбался, даже смотрел собеседнику в глаза, но шестым позвонком он чувствовал, что должен создать новую картину.

«Я снова нарисую ангела.»

Глава девятая. Самуэль Мун

25 июня 2001

Треверберг

Кристианна поднесла мундштук к накрашенным помадой цвета свежей крови губам, сделала затяжку и выдохнула дым, запрокинув голову. Она собрала волосы в строгую прическу, выбрала платье-футляр и выглядела так, будто только что сошла с красной дорожки. Когда она позвонила ему сегодня утром, Самуэль честно работал. Он готовил новую картину и был погружен в нее. Алкоголь помог снять напряжение и наконец прогнать мысли о маньяке, полиция его не трогала, возвращение Теодоры вдохнуло силы. Вместе с силами вернулось привычное желание приключений, и звонок помощницы художник воспринял как самый благоприятный знак из всех, что только можно представить. Сэм летел на встречу, окрыленный предвкушением. Он десятки раз прокручивал в голове предстоящий разговор, пытался вспомнить, какой в выбранном для встречи ресторане туалет, можно ли там уединиться. Или, может, рядом есть уютный отель, который не принадлежит Барт и ее семье? Видеонаблюдение, которое в городе начали устанавливать не так давно, почему-то художника не беспокоило.

Увидев Кристианну, он обомлел. Помощница выглядела великолепно. Она чуточку поправилась, лицо обрело выражение легкой надменности, в каждом ее жесте сквозила уверенность в собственной неотразимости. Что бы с ней ни делал Магдер, это пошло ей на пользу. Но в самой глубине глаз Мун заметил то самое выражение, которое так любил отражать на некоторых своих картинах. Страх, неуверенность, предвкушение. Жгучая смесь, которая оттеняет наслаждение, делая его абсолютным. То, что чувствуешь, изменяя. Ты получаешь запретный плод, ты испытываешь стыд, ты боишься, что тебя раскроют и придется объясняться, но ты идешь на это осознанно — ведь оргазм, которого ты достигаешь с чужой женщиной, невозможно сравнить с тем, что получаешь со своей. И тот и другой прекрасен, но один полон энергии и мощи, как жизнь, а другой манит загадкой и освобождением, как смерть.

— Я очень скучала по тебе, — наконец произнесла Кристианна. Она стряхнула пепел в хрустальную пепельницу и доверительно заглянула ему в глаза. — Прости за те слова. Я должна была отстраниться, побыть наедине со своими мыслями, чтобы понять, как жить дальше.

— И что ты поняла?

— Что хочу жить так же, как раньше.

— Изменять мужу со мной и чувствовать себя жутко счастливой потаскушкой?

Кристианна слабо улыбнулась. Она взяла бокал, в который несколько минут назад художник налил великолепного сухого вина, сделала глоток и блаженно зажмурилась.

— Если тебе нравится так думать, пусть будет так, — спокойно проговорила она. — Сколько лет мы вместе?

— Сколько лет мы трахаемся? Много. Как ты пришла ко мне работать, так и начали.

— Я бросила институт ради тебя.

Сэм пожал плечами.

— Ничего, ты же в итоге получила образование. А еще опыт. И меня.

— И твоих бесконечных жен.

— Жены никогда нам не мешали.

— Это правда, — она наклонила бокал к нему так, будто хотела коснуться его.