Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Сарайчик был пристроен к бабушкиному дому много лет назад. Поперек балок уложили доски, и между ними и крышей получился крохотный чердак, где никогда не жил никто, кроме крыс и мышей. Крыша была односкатная, крытая лишь дранкой, как заведено по южному обычаю. Размером чердак был всего девять футов в длину и семь в ширину[31]. В самой высокой части высота его составляла три фута[32] и резко снижалась к полу из незакрепленных досок. Ни свету, ни воздуху доступа не было. Дядя Филипп, который был плотником, весьма искусно сделал в полу скрытый люк, который теперь сообщался с кладовой. Это он провернул, пока я пряталась на болотах. Дверь кладовой выходила на веранду. В это убежище меня и сопроводили, как только я вошла в дом. Воздух был душным, темнота – полной. На полу лежала постель. Я могла вполне удобно спать на одном боку, но угол кровли был таким отвесным, что на другой бок повернуться невозможно, не ударившись о крышу. Крысы и мыши бегали по постели, но я была утомлена и забылась таким глубоким сном, каким спят несчастные, над которыми пронеслась буря.

Настало утро. Я поняла это лишь по услышанным звукам. Ибо в крохотном логове разницы между днем и ночью не было. Воздуха мне не хватало еще сильнее. Но я устроилась не без удобства. Мне слышны были голоса детей. В этих звуках были и радость, и печаль. От них у меня ручьем лились слезы. Как я жаждала поговорить с ними! Как жаждала поглядеть на их личики; но не было ни отверстия, ни трещины, сквозь которую я могла бы подсмотреть хоть одним глазком. Этот вечный мрак подавлял. Казалось ужасным, что придется лежать или сидеть, съежившись, день за днем без единого лучика света. Однако я предпочла такую жизнь доле рабыни, хотя белые считали ее легкой – и такой она была по сравнению с судьбой других. Меня никогда не нагружали работой сверх меры; никогда плеть не полосовала меня с головы до ног; никогда не избивали так, чтобы я не могла перевернуться с одного бока на другой; никогда не приковывали к бревну и не заставляли волочь его за собой, пока я от рассвета до заката трудилась в полях; никогда не клеймили каленым железом и не травили гончими псами. Напротив, пока я не попала в руки доктора Флинта, обращались всегда по-доброму и нежно заботились. До этого момента я и не желала свободы. Но, хотя моя жизнь в рабстве была относительно избавлена от ее обычных тягот, смилуйся, Боже, над женщиной, принужденной вести такую жизнь!

Крысы и мыши бегали по постели, но я была утомлена и забылась таким глубоким сном, каким спят несчастные, над которыми пронеслась буря.

Пищу передавали через сооруженный дядей люк, и бабушка, дядя Филипп и тетушка Нэнси пользовались возможностью, чтобы подняться и поболтать со мной через отверстие. Но разумеется, в дневное время это было небезопасно. Я не могла принять положение стоя, но ради моциона ползала по логову. Однажды стукнулась головой о какой-то предмет и, ощупав его, поняла, что это буравчик. Дядя воткнул его рядом с тем местом, где сооружал люк. Я возрадовалась так, как мог бы Робинзон Крузо, обнаружив подобное сокровище. Эта находка навела меня на удачную мысль. Я сказала себе: «Теперь у меня будет свет. Теперь я увижу детей». Я не смела начать работу днем из страха привлечь внимание. Но ощупала все вокруг и, найдя сторону, ближайшую к улице, где детей можно было видеть чаще, воткнула в стену буравчик и стала ждать вечера. Я просверлила три ряда дырочек, один над другим; затем высверлила промежутки между ними. Так у меня получилось одно отверстие около дюйма в длину и столько же в ширину[33]. Я просидела возле него до поздней ночи, наслаждаясь просачивавшейся внутрь струйкой воздуха. А утром стала высматривать детей. Первым человеком, которого я увидела на улице, был доктор Флинт. Я содрогнулась, охваченная суеверным чувством, что это дурное предзнаменование. Затем мимо прошли несколько знакомых. Наконец я услышала веселый детский смех, и вскоре два милых личика уже глядели на меня, словно знали, что я там, и сознавали радость, которую мне доставляют. Как жаждала я сказать им, что я здесь!