Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

С младенческих лет Сережа любил бывать у нас в гостях — прежде всего благодаря возможности полакомиться икрой. Как-то раз Ким сделал ему замечание, когда он набросился на свое любимое блюдо, не дождавшись, пока остальные усядутся за стол. Сережа забрался под стол от обида и не вылезал оттуда до конца ужина. В другой раз, увидев рис, который я подала к карри, он возмущенно сказал:

— Не хочу кашу!

В детском саду, куда он ходил, детей каждый день кормили кашей, и его разочаровало такое угощение.

Ким заботливо относился ко всем членам моей семьи и не считал зазорным похлопотать ради Сережи о путевке в летний пионерлагерь для детей сотрудников КГБ, хотя не любил обременять своих коллег личными проблемами.

Ким был очень одинок в Москве, поэтому такой естественной стала его дружба с Джорджем Блейком, к которому он относился с теплотой. К тому же при вынужденном затворничестве у него не было выбора. Он не мог общаться ни с кем, кроме очень узкого круга своих коллег.

В первые годы нашей семейной жизни мы регулярно обменивались визитами с Блейками, вместе проводили праздники. Казалось бы, Кима и Джорджа многое связывало, но при внешней близости они были слишком разными. Чем чаще мы встречались, тем больше проявлялись эти различия.

Окончательный разрыв произошел в 1975 году. Поводом для этого послужила публикация в Англии наших общих фотографий, выполненных Джоном, старшим сыном Кима. Джон снимал всю компанию на даче у Блейков с их согласия, и я была свидетелем этой договоренности. Ким напрямик спросил Джорджа:

— Ты не против, если Джон заработает на наших фотографиях?

И тот ответил:

— Конечно, нет.

Прошло два или три дня, и в последний момент, перед самым отъездом Джона, нам позвонила Ида и сказала, ссылаясь на Джорджа, что они против публикации фотографий, поскольку такой договоренности не было.

Джон был расстроен: у него не оставалось ни времени, ни пленки для новых снимков. Для Кима это было делом принципа. Он всегда следовал правилу: давши слово, держи. Как бы то ни было, я считала, что следует отказаться от этой затеи, но ни Ким, ни Джон со мной не согласились. А Джордж сразу доложил об этом «куда надо». После этого наши отношения прекратились.

Джон все-таки опубликовал фотографии в журнале «Обсервер» и хорошо заработал, хотя был рассержен редакционными комментариями к ним…

В начале нашей совместной жизни мы встречались только с Блейками, пока я не познакомила Кима со своими друзьями.

Мои друзья сразу понравились Киму и стали часто бывать у нас. Один из них — физик-ядерщик — свободно говорил по-английски, и Киму доставляло большое удовольствие общаться с ним.

— I like his dry humour (мне нравится его тонкий юмор), — говорил он.

Другие не так хорошо владели английским, но зато все были близки ему по духу, и он легко находил с ними общий язык.

К приему гостей, как и к любому делу, Ким относился со всей ответственностью. Мы вместе обсуждали меню. Обычно я готовила закуски, а Ким основное горячее блюдо. Накрывая на стол, он продумывал, кого рядом с кем усадить, чтобы всем было удобно.

Если Ким сам любил принимать гостей, то от приглашений обычно отказывался. Его утомляли большие шумные компании, где по русской привычке все говорят одновременно, перебивая и не слушая друг друга. Он там терялся и уставал от напряжения, безуспешно пытаясь уловить нить беседы.

Ким очень привязался к новым московским друзьям и расстроился, когда одна пара решила эмигрировать в Америку. Они не были диссидентами и руководствовались чисто экономическими соображениями. Такое решение принял муж, а его жена (моя подруга, тоже редактор) не хотела уезжать и очень страдала. Ее положение было безвыходным. Даже решившись на развод, в случае отъезда мужа она как работник «идеологического фронта» автоматически теряла работу и оставалась с двумя детьми без средств к существованию.

Ким пытался отговорить друзей от эмиграции. Он предупреждал, какие их ждут трудности, и вместе с тем не сомневался, что в итоге они добьются успеха. Ему не удалось их остановить. Тогда он пообещал, что употребит все свое влияние, чтобы помочь им вернуться обратно, если у них появится такое желание.

Наши друзья уехали в 1972 году. Тогда мы не могли надеяться, что когда-нибудь снова свидимся. Ким при всем его сочувствии не разделял в полной мере наших страданий. К самому факту эмиграции он относился спокойно, и ему было непонятно наше трагическое восприятие этого явления. Он считал, что каждый человек волен жить там, где ему угодно. Сам от ностальгии не страдал, называя себя космополитом.

Кстати, прогноз Кима полностью оправдался. На долю наших друзей в Америке вначале выпали тяжелые лишения и разочарования. Зато теперь они твердо стоят на ногах, имеют свой бизнес, о возвращении не помышляют и полностью излечились от ностальгии…