Я шкурой помню наползавший танк

Часть вторая Ненависть подобна смрадному ручью

Восстал брат на брата, разлилась над землей вражда лютая. И рады тому были лишь подьячие-мздоимцы, шинкари, да гробовых дел мастера, ибо сказано: «Кому – война, кому – мать родна».

Из летописи.

ЧУЖАЯ КРОВЬ

Война выжигает не только землю. Колесим по линии фронта всего несколько месяцев, а я уже перестал содрогаться при виде разорванных в клочья человеческих тел и боевых машин пехоты.

Такая перемена меня озадачила. Однако, хорошенько поразмыслив, пришёл к выводу, что это сработал защитный механизм. Ведь если и дальше воспринимать войну оголёнными нервами, то вскоре угодишь в психушку. Впрочем, защита периодически дает сбой. За селом вместо названия запомнилось выложенное камешками на косогоре «Победа 96», чуть не протаранили догоравший посреди дороги танк.

Подбитый панцирник казался агонизирующим чудищем. Впечатление усиливал сочившийся из брюха расплавившийся свинец. Подобно только что пролитой крови, он застывал серебристым озерцом.

А еще душу занозил вой, в котором сполна было глубинной боли и безысходной ярости.

Не представляю, как человек мог выбраться из горящего танка, но он сделал это и теперь полз вдоль придорожной канавы.

Мы с Вольдемаром, что скрывать, просто оцепенели. И пока приходили в себя, рядом скрипнул тормозными колодками самосвал. Его водитель, мужик предпенсионного возраста, на бегу выдернул брючный ремень и соорудил из него удавку на левой ноге танкиста.

– Дайте жгут или чего другое! У парня и правая в крови, – крикнул он нам. – И бинты, если есть.

– Не надо бинты, – выл раненый. – Лучше – добейте!

– Тихо будь, – осадил водитель. – Вон, ребята «скорую» тебе уже вызывают. Главное – хозяйство не зацепило, остальное до свадьбы заживет.

– Не желаю! – продолжать скулить раненый. – Лучше добейте монтировкой, суки! Иначе вернусь! Глотки зубами рвать буду, выблядков ваших в сортире утоплю! Сепарюги проклятые!

– От боли крыша совсем поехала, – молвил водитель самосвала после того, как носилки с танкистом задвинули в салон «скорой». – Но зачем же детей в сортире топить?

И пока фельдшерица не захлопнула дверцу, из «скорой» доносился вой:

– Добейте, суки!!

– Чистый тебе зверь, – вздохнул водитель самосвала и внимательно оглядел испачканные чужой кровью ладони.

ПОЛТОРА ПРОЦЕНТА

– Вот уж никогда бы не подумал, что женщина способна материться похлеще боцмана.

Эту фразу я услышал от огнеборца Игоря, у которого на счету укрощенных пожаров больше, чем прожитых лет.

– Впрочем, – продолжает молодой человек, – войти в положение гражданки может каждый. Снарядом сто двадцать второго калибра снесло крышу дома, летняя кухня полыхает, чужие люди с пожарными рукавами по цветникам топчутся.

– Поинтересовался, где плохих словечек нахваталась?

– Спросил. Поварихой в детском саду работает, а там от малявок и не такое услышишь… Но больше меня смутило другое. Оказывается, у тётки с каждой зарплаты удерживают полтора процента на содержание укровояк, которые в её хату снаряд влепили.

ОПЛЕУХА ОТ БЕЗЫСХОДНОСТИ

По электронной почте получил письмо, внизу которого стояло всего две буквы – «ЕЕ».

«ЕЕ» – это Елена Евгеньевна, которой я подарил одну из своих книг. Педагог в отставке, любительница словесности и анекдотов. Однажды пожаловалась, что при обстрелах не знает, чем себя занять: «Мечусь с кошкой на руках по комнатам и потихоньку схожу с ума».

– Записывайте происходящее по горячим следам. Проверено, отвлекает. Да и для истории надо что-нибудь оставить.

И вот присланный на рецензию первый литературный опыт. Оставаясь верной себе, Елена Евгеньевна начала с анекдота: «Два мужика, постарше и помоложе, бегут, чтобы успеть до закрытия ликероводочного отдела. Но только ступили на крыльцо, а дверь перед носом и захлопнулась. Старший без лишних слов разворачивается да как треснет меньшего в ухо. Тот поднимается с четверенек и сквозь слезы интересуется: ”За какие грехи наказание?” – ”А что делать, что делать?” – взвыл старший.