Я шкурой помню наползавший танк

Олег, в противовес командирше, настроен мрачновато, чему, впрочем, имеется объяснение. На прошлой неделе получил извещение о гибели сестры и тётки, а сегодня собственными руками копал могилу для товарищей по оружию.

– Лежали, – цедит сквозь зубы, – на мёрзлой земле, как те двое, в кювете… Почему, интересуетесь, они босиком?.. А на кой хрен мёртвым обувка…

– Мародёры потрудились?

– А кто же ещё! Как только укры драпанули, они первые в укрепрайоне объявились. Воронье проклятое…

– Надеюсь, убитых врагов земле предадите?..

– Пусть этим занимаются сбежавшие с поля боя их командиры. Через час-другой на трофейной технике дальше пойдём.

В глазах провожатого ни злости, ни сострадания. Похоже, война убила эмоции. Точно так же некогда обожаемая дамами старшего поколения перекись водорода выжигает естественный цвет прически.

Мой боевой спутник Вольдемар хотя и бродит земными тропами шестой десяток лет, но с эмоциями у него всё в порядке. По крайней мере, не смог сдержать подступившую к гортани горечь:

– У этих, которые в канаве, отобрали жизнь, у парня – душу. И сколько их, ходящих мертвецов, оставит нам война?

Олега мы вспомнили ещё дважды. Во время экскурсии по Дебальцевскому железнодорожному узлу и когда заблудились в Углегорске. Дорогу спросить было не у кого, а довоенная карта не годилась в качестве путеводителя по изуродованному до неузнаваемости городу.

ДЕКАБРЬ. ПРИФРОНТОВУЮ РОЩУ СНЕГОМ ЗАСЫПАЕТ

Сказочно преобразилась после первой метели прифронтовая роща. Однако любителям загородных прогулок не следует обольщаться. За кажущейся безмятежностью притаилась погибель.

Сугробов женская округлость

Однажды при Фёдоре Конюхове я позволил себе пренебрежительно отозваться о Сахаре и прочих скудных уголках планеты:

– Там ведь от скуки подохнешь.

– Наша с тобой малая родина, – возразил знаменитый путешественник, – зимой точно такая же пустыня. Только белая. Но, надеюсь, ты не станешь утверждать, что она навевает скуку?

Фёдор прав, а я – нет. Впрочем, чего ждать от человека, который всего один световой день провёл на околице пустыни Негёв, но так и не рискнул погрузиться в её засасывающую глубину? Но зато сполна познал притягательную силу украшенных инеем лесных опушек и женственную округлость сугробов.

Выпавший ночью снег поутру подобен чистому листу бумаги. Однако пройдёт час-другой, и на нём оставят свои автографы полевки, лисы и фазаны, чьё огненное оперение освещает сумеречное молчание бурелома.

Вышла свора на прогулку

Здесь я обязан предупредить любителей зимних прогулок – не суйтесь в прифронтовую рощу раньше сапёров, а заодно придерживайтесь накатанных тропинок. Иначе рискуете разделить участь собачьей своры, которая за харч и крышу над головой подрядилась охранять рыбацкий стан.

Судя по всему, бедолаги ничего не слышали о случаях подрыва граждан на противопехотных минах и растяжках. А может, как и я, понадеялись на наше извечное «Авось пронесёт». И жестоко поплатились за собственную беспечность.

По версии хозяина рыбацкого стана, одна из животин напоролась на растяжку. Остальные тоже погибли на месте. Он же и подсказал мне координаты случившегося.

Увы, убиенных псов в то утро я так и не увидел. Всё было укрыто погребальным саваном первой вьюги.

Пороши беззвучное эхо

Дикие звери тоже пребывают в полном неведении о таящейся под сугробами гремучей смерти. В том числе огнёвка, которая проложила вдоль опушки цепочку следов. Сама не ведая того, она предоставила мне некоторую свободу передвижения. Ведь если прошел зверь, то должен пройти и человек.

Сворачиваю с тропинки и двигаюсь строго по следам лисы. А попутно наслаждаюсь высветленной снегом и берёзками тишиной.

Впрочем, продержалась она не более часа. Прямо по курсу прошелестела мина сто двадцатого калибра. Дрожь земли докатилась и сюда, в рощу. И тут же, словно белое эхо, с веток осыпался иней.

На всякий пожарный, взглядом выбираю укрытие. Лучше всего, пожалуй, сгодится сделанная ещё летними ливнями промоина. Она хоть и сглажена вьюгой, но от осколков защитить должна. Разумеется, в том случае, если добегу туда раньше, чем очередная мина вспашет горячим металлом целину опушки.

Зимняя радуга

К счастью, воспользоваться промоиной не пришлось. Вторая, к счастью, заключительная мина тоже шлепнулась за рощей. Вновь эхом откликнулась пороша и тут же послышалось заполошное: «Ку-ка».

Выступаю за мёртвый куст боярышника, ягоды которого дразняще светятся сквозь иней, снимаю крышку фотоаппарата и терпеливо жду, когда из сонного подлеска появится огненная птица.

Не знаю, за какие заслуги небеса одарили фазана ярким опереньем. Скорее всего, он создан из радуги для того, чтобы разбивать сердца сереньких фазаних.

Абориген опушки – двоюродный братец домашнего петуха. Только «Ку-ка-реку» у него получается усеченным. И потом, он настолько раним, что может скончаться, если его попытаться взять на руки.

Наконец фазан покидает чащу. И сразу же возникает впечатление, словно лесная фея зажгла на опушке яркий костерок.