Я служил в десанте

Я зашел в городскую библиотеку, чтобы просмотреть газеты. В коридоре библиотеки висел репродуктор, и несколько человек стояли и слушали передачу. Передавали письма слушателей, которые разыскивали своих родителей, детей, родственников. Я зашел в читальный зал и написал письмо на радио в надежде найти свою маму. И вот на это письмо откликнулись многие люди. Письма были разные: кое-кто писал, что он слышал мое письмо по радио и желает мне удачи в бою. Кое-кто спрашивал, не попадался ли мне на фронте солдат с такой-то фамилией.

Но сигнал приготовиться к прорыву помешал дальнейшему просмотру писем. Мы спустились с высотки и построились в колонну. Несколько подвод с ранеными пристроились за колонной и стали ждать сигнала к прорыву.

Прорыв

Смеркалось. Мы напряженно ждали, а красная ракета не появлялась.

Наконец заговорила наша артиллерия.

– Не густо… – сказал кто-то.

В это время в темнеющее небо взлетела красная сигнальная ракета. Все сразу поднялись, построились в колонну и пошли вперед. За нами – повозки с ранеными, Против ожиданий, нам не стоило большого труда взломать заслон немцев. Теперь, когда мы вырвались, надо было выиграть время и как можно быстрее соединиться со своими. Проходя мимо батареи наших сорокапяток (противотанковые пушки небольшого калибра), которые снимались с боевых позиций, я встретил капитана Бойко, командира противотанкового дивизиона. Мы хорошо знали друг друга еще с Ессентуков. Обнялись.

– Жив?

– Жив!

– Давай, садись к нам в «виллис», авось успеем проскочить к Дону, – предложил он.

Предложение было заманчиво: не шагать же десятки километров по этой проклятой степи. Но не хотелось оставлять своих друзей, да и других, таких же, как я, двадцатилетних парней, которые шли со мной.

– Не могу. Как-нибудь доберусь пешком, – сказал я.

– Ну, смотри сам, – сказал Бойко, сел в свой «виллис» и укатил.

Я бросился догонять своих товарищей.

Шли молча. Ночь была темная, слышалась только дробь шагов по укатанной дороге да скрип телег, везущих раненых. Волновало только то, что во время прорыва мы потеряли Павлушу Кирмаса и Лешку Моцака.

– Ничего, – сказал Жора Кондрашов, шагавший со мной рядом. – Рассветет – найдутся.

Из всех своих однополчан я особо полюбил трех: Жору Кондрашова, Павлушу Кирмаса и Лешку Моцака. Все они были разные.

Жора Кондрашов до войны работал конструктором на заводе в Николаеве. Он был почти на три года старше нас всех и, пожалуй, самый серьезный из нас. Меня подкупала его обязательность и душевная доброта. Павел Кирмас оказался удивительным мастером в технических вопросах и талантливым военным. Павлуша в бою каким-то шестым чувством чуял опасность и вовремя умел встретить ее. У него был тонкий слух и редкая наблюдательность. Я полюбил его за скромность, душевную теплоту и еще за то, что он ни в каких обстоятельствах не терял юмора. Лешка Моцак нравился мне своей артистичностью. Обаятельное лицо и поставленный от природы красивый, сильный голос делали его желанным гостем в любой компании. Он был запевалой в роте, задушевно пел украинские песни. Не думаю, что мои друзья были самыми яркими личностями в нашей роте, но мы подружились еще в Ессентуках и в бою старались быть вместе.

Мы шли по темной степи. По обе стороны от нашей колонны время от времени взлетали немецкие осветительные ракеты, но за этим не следовало никаких действий: немцы следили за нами, но предпринять ничего не могли. И в этой, казалось бы, совершенно неподходящей обстановке Жора вполголоса рассказывал мне о своей первой любви. Я заметил, что при подобных обстоятельствах люди делятся своими самыми сокровенными мыслями.

Женщина, в которую Жора был влюблен, была вдовой летчика, погибшего в конце тридцатых годов на Халхин-Голе. Она была очень красивая, и многие мальчишки его возраста сохли по ней. Жора был среди них. «Когда я видел ее, – рассказывал он, – сердце мое замирало. Ее печальные серые глаза переворачивали мне душу. Даже ее голос, о чем бы она ни говорила, волновал меня. У нас с ней налаживались отношения, но между нами затесался Лешка Моцак (он тоже был из Николаева), и она отдала ему предпочтение. Он обещал на ней жениться, но все тянул, откладывал свое обещание. И кончилось тем, что нас обоих призвали в армию». Говорил он об этом печально, и его настроение передалось мене.

Между тем приближалось утро. Наша колонна замедлила шаг и остановилась. Передние ее ряды смешались и превратились в толпу. По колонне прокатился слух: впереди немцы. Мы стали пробираться вперед, чтобы выяснить положение.

На повозке стоял капитан небольшого роста и хрипел сорванным голосом:

– Чего ждать? Надо пробиваться! Иначе все здесь останемся.

– Может, лучше дождаться ночи? – прозвучал голос из толпы.

– До ночи они еще сильнее укрепятся. Надо прорываться сейчас! Кто со мной, подходи!

Стали подходить разные люди. Посоветовавшись с другими, подошел и я.

– Мы пойдем на прорыв с вами.

– Кто такие?

– Рота связи 33-й гвардейской дивизии.

– Сколько человек?

– Человек двадцать пять.

– Не густо…

– Сколько есть. Сейчас перекусим и пойдем.

– На сборы 15 минут.