Я, собачка

Потянувшись через крабовую горку, Марина выловила из резной стеклянной лодочки оливку и отправила в рот. Лицо тут же съежилось само собой, язык попытался пробиться сквозь зубы и выронить кислую зеленую гадость на стол. Но Марина сделала над собой усилие, отвернулась и стала смотреть, как проступает в стекле ее недовольное отражение на фоне темного неба. Видимо, некоторые вещи были исключительно взрослыми. Например, оливки. А еще фильмы про девушек, променявших жизнь с коровами на богатого мужчину, или подштанники.

И никто больше не говорил про собаку – будто салаты заинтересовали больше. И никто не говорил про Марину.

Выжав из себя часть разговоров, взрослые сели за стол, слишком маленький для пятерых. Марина впервые радовалась, что не вытянулась вверх, что помещалась в чемодан, как любил говорить папа. Она не протыкала никого острыми коленками, не задевала выглядывающими из-под футболки локтями – остальная футболка вместе с мятой кошкой на ней спряталась под сарафаном. А вот гости и хозяева срослись в огромное чудовище, говорящее разными голосами.

В маленьком городе люди, набивавшие собой кухню в праздники, очень любили одну игру, похожую на дочки-матери. Они играли в семью. Родственники и знакомые, друзья и коллеги превращались в домочадцев, улыбчивых, открытых, порой упрямых и недовольных, но всегда родных. Марина звала их тетями и дядями, что, конечно же, делало их еще роднее. И каждый приносил с собой неизменный мешок времени – с запасом, – которого хватало и на нарядную маму, и на смешливого папу, и на деловую Марину.

Чужой же город лепил из людей, как из пластилина, нечто бесформенное, склеивал вместе, при этом оставляя космически далекими. И – хотя может, Марине так только казалось, – очень одинокими, даже когда они сидели за крошечным столом, упираясь друг в друга коленями. Их настроение печалило и без того уставшую зелень: та скручивалась унылыми завитками, пытаясь зарыться в майонезно-разноцветную мозаику из овощей.

Предложения устало переплетались растрепанной жидкой косой. Маленькая Женщина рисовала перед гостями лучшую версию себя: не устающую, не стареющую – ненастоящую. Бабочка то и дело швырялась взглядами из-под черных ресниц, стараясь привлечь внимание Шкафа, а тот иногда слегка толкал под столом ее ногу. Взрослые напоминали детей – наверно, потому что когда-то ими были. Мальчики так же дергали девочек за косы – как там говорила мама? Ме-та-фо-ри-чес-ки; девочки же показывали языки и горделиво поднимали носы, пытаясь проткнуть ими небо. Марина следила с кислым послеоливочным интересом.

– А эта собака, – вдруг решилась спросить она, наматывая на вилку румяную куриную кожу, чтобы потом отложить подальше и даже не смотреть в ее сторону, – правда такая важная?

Четыре пары глаз единого пластилинового существа одновременно обратились на нее и присверлили к стулу. Под таким прицелом Марина постыдилась раздевать курицу дальше.

– Да. – Марину удивило, что молчаливый Денис заговорил сам, а не через Шкафа. – В какой-то момент, – его дрожащая рука проскрипела вилкой по опустевшей тарелке, и он втянул голову в плечи, прячась от неприятного звука, – я понял, что коллекционирование успокаивает меня. Вот только… я не собираю всё подряд. Не хочу собирать. Наверно, это странно – чем старше, тем ценнее, но советские игрушки не вызывают во мне… восторга. – Он выудил правильное слово из своей головы и поднял его на раскрытой ладони. – Может, потому что я и сам такой. Советский.

– А куклы в вашей коллекции есть? – Марина нехотя подбросила еще вопрос.

Обсуждение забиралось под кожу вилочными зубьями. Она скрутила под столом ноги, выпрямилась под восемью – совсем как у паука – глазами, которыми через людей смотрел чужой город.

– Нет, – отрезал Денис, все так же неподвижно держа свой трезубец невысоко над тарелкой. – Только плюшевые игрушки.

– Это потому, что вы мальчик?

Денис не играл в семью. Марина не называла его дядей. Но очевидное предположение вдруг подняло волну хохота, накрывшую и Дениса, и Марину, и перекопанные ложкой салаты. Даже Шкаф затряс накрытыми пиджаком плечами. И Марина улыбнулась, скрутив остывшую куриную кожу и спрятав ее за одну из мисок. Денис попытался скрыться от звуков под безрукавкой, качнувшись прутиком на своем табурете. Но выстоял, не дав чужому смеху срезать себя.

– Марина, мальчики порой тоже играют в куклы! – Это прорезался грозный голос Шкафа, пряча за собой утомившегося от беседы Дениса.

– Да. И им потом за это очень стыдно, – со знанием дела ответила Марина. – Учительница как-то застукала наших мальчишек за задней партой. Они раздели куклу одной из девочек, оторвали ей руки и пытались приделать вместо них линейки, – поделилась она, округлив глаза. На месте кукольной хозяйки она бы побила мальчиков. А потом пожаловалась бы на них мамам и даже директору. – Их отчитали перед всем классом в начале урока. А они даже ничего сказать не могли. Я пыталась понять, для чего линейки, но у меня не вышло. Это же кукла, а не самолет какой-то.