В ходе этих, бурлящих по-весеннему, фестивальных гастролей русскому хиппи тотчас предложили ангажемент. И будто бы получили в ответ от него несколько смущенное – «А кто же будет кормить моих кошек?». В свое время знаменитые западные продюсеры не обошли вниманием наших советских актрис-красавиц; тот же Голливуд облизывался на Аллу Ларионову. Жерар Филип после показа в Каннах фильма «Летят журавли» предлагал Татьяне Самойловой сняться с ним в экранизации «Анны Карениной». Нине Дробышевой – верной Симе из спектакля «В дороге» присылали сценарий из-за океана. Но ответ запрашиваемой стороне за подписью министра культуры Екатерины Фурцевой неизменно оставался одним и тем же: «Они все заняты».
Не думаю, что только кошки помешали Бортникову остаться в столице Франции, чтобы доводить до экстаза парижскую публику. Прежде всего, не так он был воспитан, чтобы в одночасье отказаться от родного московского зрителя. В театре у него были главные роли и многообещающие планы с Завадским на будущее, да и подписать контракт в то время с зарубежной капиталистической страной автоматически означало оказаться заклейменным. Нуреевым пугали всех советских актеров, гастролирующих заграницей. Муслим Магомаев каждый раз нервничал, вспоминая о мытарствах, которые он претерпел, чтобы получить разрешение выступать на сцене знаменитой «Олимпии». Это только спустя тридцать лет в пограничные перестроечные Олег Иванович Янковский, последний народный артист СССР, уверенно выходил на сцену парижского театра, не озираясь затравленно по сторонам.
После Франции Болгария радушно привечала труппу Завадского местным бренди Плиска и застольями, в финале которых молодых актеров Гену Бортникова и Татьяну Бестаеву выталкивали на сцену сплясать хали-гали и тот же твист. По окончании триумфальных, не побоимся этого определения, гастролей, по возвращении в Москву театр им. Моссовета впал в празднование очередного «-летия» со дня своего основания, где Бортников в пиджаке с блесткой с сияющим взглядом мелькал на телевидении, то на Голубом Огоньке, то на юбилейной вечере театра.
Маркиза театра
«Маркиза советского театра» – название телепрограммы, которая вышла на канале «Культура» в двухтысячные и была посвящена режиссеру театра им Моссовета – Ирине Сергеевне Анисимовой-Вульф. По отношению к Ирине Сергеевне кастовое обращение «маркиза», как фирменный ярлык, конечно, не случайно. Дворянское происхождение, отточенное изящество манер, французский язык с гимназии – все это соотносило ее с любимым веком Марины Цветаевой – эпохой Людовиков. Но и в России было достойное общество. Она – подружка Норочки (Вероники Витольдовны Полонской), Лили Брик, Маяковского.
Сценка где-то на юге: Лиля Брик и Ирина Анисимова загорают на пляже. Между Брик и Маяковским разлад. Лиля поднимается и идет плавать. Мимо в белом костюме проходит Маяковский, заприметив их, останавливается, входит в костюме в воду и выносит Лилю Брик на руках. Серебряные отношения серебряного века.
Мать Ирины Сергеевны – Павла Леонтьевна Вульф была талантливой провинциальной актрисой, воспитавшей Фаину Раневскую. В семье, где дар матери современники сравнивали с легендарным талантом Комиссаржевской, путь дочери лежал на сцену. В 1924 году из шестидесяти абитуриентов, допущенных к экзаменам, она в числе шести человек была зачислена в школу Художественного театра. Здесь Юрий Завадский, тогда еще актер МХАТа, и встретил молодую очаровательную Ирину Вульф.
В юности Ирина Сергеевна – «Голубая роза». Оторванная стихийным ветром революции от «судейкинских каруселей» и «сомовских фонтанов», она не примиряет на себя тужурку комиссара для пьесы «Оптимистическая трагедия». В судьбоносные «окаянные дни», отступая в тень, прячет свой темперамент, согревает русскую культуру под сердцем за пазухой. Ее льдину-островок прибило к студии Завадского в 1934 году. Отныне она – с Завадским, десять лет – за Завадским. Была женой, осталась другом, соратником, сорежиссёром. Ставя спектакли, делала основную черновую работу. Передавала в руки главрежа готовый материал и отходила в тень. Ее послужной список в театре им. Моссовета – 40 спектаклей. Вне театральных стен вела курс режиссуры в ГИТИСе.
Высокая, сутулая, нервная и спокойная, страстная и непроницаемая одновременно, в вечном ореоле папиросного дыма. Как бы ни была занята в театре и в институте, никогда не пропускала своих спектаклей. Что оставалось ей – пристраститься к папиросам «Беломор» и ночному покеру с подружками, среди которых та же Норочка Полонская.