«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников

Я никогда специально не поднимала его образ на поверхность. Я знала, что он умер, скорее всего узнала, спустя года три, после его ухода, о котором верная подружка на сцене Сима на вечере его памяти сказала, что он в какой-то момент видимо устал, никому ничего не сказал и попросту сбежал. Сбежал, как сбегал от поклонниц под арку служебного выхода, как в детстве сбежал из класса машиностроительного техникума. Сбежал в какую-то небесную келью читать Блока, Пушкина, Превера этим своим уникальным голосом. Летящий жест, ладонь, подставленная под чашу:

В моей душе лежит сокровище
И ключ поручен только мне…

На одной из встреч со зрителями, читая стихотворение Есенина «Песнь о собаке», на строчке – «Покатились глаза собачьи / Золотыми звездами в снег» эмоция перелилась через край сердца-чаши. В его огромных глазах засверкали бриллианты во столько-то карат, и ему пришлось, немного смущаясь, стирать их указательным пальцем, как бы незаметно. Плакала мать, месяц и он.

В памяти встают слова Бунюэля, сказанные им об испанском поэте Федерико Гарсиа Лорке: «Я не знаю человека, который обладал бы такой же магический и легкой властью… Если он начинал читать стихи, более уже ничего не существовало… Он был явлением природы, произведением искусства. В нем была радость, страсть и юность. Он был как пламя.» … Однажды Лорку спросили: Зачем ты пишешь? Он ответил: «Чтобы меня любили».[41]

Я хожу гулять в дождь. Когда на улице идет дождь, я называю это днем Греты Гарбо. Гарбо, шведская киноактриса, обладательница самого красивого лица 30-х годов, вызывающая массовую истерию у поклонников, любила гулять в дождь. Надевала резиновые сапоги и бродила по городу под большим зонтом, радуясь, что ее никто не узнаёт. Мне не нужны резиновые сапоги, я не сторонюсь людей, и у нас нет таких проливных дождей, но зонт я беру. Через полчаса пешей прогулки я – у дома, в котором мой, не Дон Гуан, (но любимый, больше, чем сто тысяч дон Гуанов, собранных вместе на центральной площади Севильи) провел свою юность. В сущности, этот «гений места» ужасен. Это – дом, стоящий на костях убогих людей из Убогих домов. Здесь бродят тени семейства Мармеладовых. Вдоль изгороди, ограждавшей бывшее кладбище для убогих людей, шныряют кошки. И сейчас их подкармливают, продолжая ритуал, возможно, постаревшие поклонницы.

За три дня до смерти он внезапно почувствовал себя плохо – сильные боли в сердце, давление – однако на все уговоры близких вызвать «Скорую» отвечал отказом. В итоге звонить в «Скорую» все же пришлось. Диагноз – обширный инфаркт. В Институте кардиологии медикам удалось стабилизировать состояние актера, перевести из реанимации в обычную палату. Утром 24 марта его навестили друзья, с которыми он даже походил в коридоре, покурил. Потом вернулся в палату, прилег отдохнуть… «Он умер во сне», – как сказал один из врачей.

Я думаю о том, что надо съездить на кладбище, отвезти ему розы. При жизни я не носила ему букетов, он и так был завален ими по самую макушку. Я ведь смогла одной весной добраться до Парижа и положить две розы Петрушке Нижинскому на Cimetiere de Montmartre. Неужели в Москве я не доеду до Введенского?..

Я не сразу нашла тебя. Как будто, забыв театральный билет, я кружила между рядами бельэтажа и амфитеатра сначала правой стороны, потом левой, и мне не попалась билетерша, как положено, у входа в зал. И уже отчаявшись, неожиданно очутилась в партере; просто, сделав несколько шагов вперед по аллее, оказалась лицом к лицу с тобой, твоим портретом. Лицом к твоим глазам, все тем же единственным глазам. На груди твоей барвинок малый, как пишут на табличках в ботаническом саду, на самом деле цветки очень даже не маленькие, сине-фиолетовые и прекрасно вьются в приглушенной зелени. В ногах у тебя ландыш – сувенир от Notre-Dame de Paris. Большой деревянный крест украшен красными розами. Наверное, ты был рад меня видеть на нашем втором свидании, потому что включил соловья. Все так и сошлось: крест, роза и соловей. Еще один Орден вечно юной любви.

Что там говорил барон Тузенбах в «Трех сестрах» – выпускной спектакль Школы-студии МХАТа, в котором ты играл эту роль, говорят необыкновенно, незабываемо: «Какие красивые деревья и, в сущности, какая должна быть около них красивая жизнь! … вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе».

Большой артист, как и великий поэт – сердце поколения. Сила актера в памяти зрителей. Когда поколение зрителей уйдет, родится звезда-легенда, которая будет светить… Нет, не может быть, они вернутся. Сохраненные лучами любви от тления, вечные актеры: Сонечка, Жерар Филип, Гена Бортников, отгастролируют на других площадках и вернутся. Они – на сцену, я – в зрительный зал – souffrir – страдать и любить.