Я перелистывал страницы пьесы, а Никонов уже вкладывал мне в руку ручку и показывал на листах контракта, где должна стоять моя подпись. В моей голове проносились эпизоды моего вчерашнего появления в театре, хорошая реакция на показ сценки по Карелу Чапеку, внезапная встреча с Завадским, его шутка по поводу моего роста, смех и доброжелательность этого высокого изысканного человека. Умный и внимательный взгляд Анисимовой-Вульф и сейчас добродушная улыбка и легкая простота директора. И, как писал поэт: «бумага тянется к перу, перо к бумаге» … я подмахнул свою подпись.
«Ну и хорошо, – сказал Никонов, – ждем тебя в день открытия сезона к 12 часам. Познакомишься с труппой». Судьба распорядилась мною легко, с доброй улыбкой дружески похлопав меня по плечу.
Был сбор труппы. Знакомство с милой Ниной Дробышевой. Доброжелательные аплодисменты, когда нас представили. Элегантная, в приподнятом настроении Ирина Сергеевна в окружении знаменитых актеров – Орловой, Раневской, Плятта, Мордвинова, Марецкой, Бирман и Завадский с десятком карандашей в руке и блокнотом.
«Великая бабка»
Был обычный день в театре. Шли последние приготовления к генеральному показу спектакля «В дороге». Оказавшись в лифте, я спустился на третий этаж, дверь открылась, и я вышел… Как бы из призрачной дымки передо мной возникла крупная фигура с лицом, которое не узнать было невозможно. Я выдавил из себя некое подобие улыбки и учтиво поклонился. Раздался громкий басовитый голос: «Как вас зовут, молодой человек?» – «Бортников, Геннадий», – ответствовал я. Бровь Фаины Георгиевны поплыла вверх: «Раневская», – последовало после изучающей паузы, и она протянула мне руку.
Тут мгновенно сработал рефлекс, усвоенный на уроках «светских манер», которые нам, молодым шалопаям, преподавала княгиня Елизавета Григорьевна Волконская. И я с видом прилежного ученика княгини галантно «приложился к ручке».
Лицо Раневской просветлело, она торжествующе посмотрела на даму, которая была с ней рядом. «Что вы там говорили про мальчика с улицы?» – как бы в сторону бросила Раневская, и дама, смущенно поджав губы, отвела глаза в сторону. «Но такой худенький, – продолжила Фаина Георгиевна, – зачем же вы в артисты пошли, вам нужно было бы куда-нибудь на мясокомбинат устроиться…»
Знакомство с Раневской состоялось накануне моего театрального дебюта в пьесе Виктора Розова «В дороге». Ирина Сергеевна Вульф, выпускавшая спектакль, дала мне прочесть книгу своей матери – Павлы Леонтьевны Вульф – замечательной актрисы, провинциальной гастролерши, которая, по существу, открыла и воспитала молодую Фаню Раневскую.
Интерес мой к «великой бабке» – как ее величала актерская братия, возрастал в геометрической прогрессии. Как я позже узнал, Ирина Сергеевна много говорила Фаине обо мне, о том, как идут репетиции, о том, как я пришел в театр, закончив Школу-студию МХАТ, и то, что «он очень хрупкий и талантливый» и учился у тех, кого Ирина хорошо знает, в частности, у Софьи Пилявской – партнерши по покеру, давнишней приятельницы Ирины. Все это подкреплялось фотографиями Бортникова, сделанными по ходу репетиций для будущей рекламы.
Как-то Ирина Сергеевна сказала мне что на один из прогонов спектакля придет Фаина, и тут последовал небольшой урок из области «дипломатических отношений»:
Учитывая довольно сложный характер замечательной артистки, постарайтесь проявить максимальную мудрость. Если зайдет разговор о творчестве Фаины Георгиевны, о ее кино- или театральных ролях, учтите, что возможны провокации…
– ???
Допустим, Фаина Георгиевна скажет, что недовольна той или иной своей театральной или киноролью… Резко не возражайте ей, но постарайтесь мягко сказать, что вам этого не показалось, а совсем наоборот. Если же Фаина Георгиевна скажет о какой-то единственной роли, которая ей вдруг удалась, сделайте паузу и продолжайте в найденном ключе мягкой и «деликатной комплиментарности».
Урок был усвоен. Но встреча с Раневской, как я уже рассказал, случилась за день до объявленного посещения генеральной репетиции. Генеральная репетиция была очень напряженной. Спектакль выпускался под бдительным надзором министерских чиновников; руководящие организации недоверчиво относились к пьесе Виктора Розова, герой которой, ну, никак не укладывался в привычные представления о молодом строителе коммунизма.