«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников

Затем была шумная премьера. Это была победа И. С. Вульф. Раневская порадовалась за Ирину Сергеевну, хотя не обошлось и без споров. Фаине Георгиевне показалось, что роль Бортникова слишком перегружена (в спектакле было множество эпизодов, которые кинематографически, без пауз, следовали один за другим), что «мальчишка» скоро выдохнется, что «надо разумно распределять силы». Были споры и насчет сценической индивидуальности, не обошлось и без сравнений. В какой-то момент Раневская услышала обертона молодого и горячо любимого ею Василия Качалова, Ирина Сергеевна же вспомнила молодого Михаила Чехова, и Раневская уже была склонна с ней согласится, но вдруг неожиданно заявила, что Бортников ужасен: «Ирочка! Он ужасно выглядит. Он катастрофически худой, у него вид дистрофика, он нуждается в усиленном питании».

Ирина Сергеевна чисто по-матерински посетовала, что у Гены давно умерла мама; отец, военный часто бывает в командировках. Короче, все свелось к тому, что две знаменитый театральные женщины установили родительскую опеку над этим «несуразным Бэмби», который, так уж случилось, вошел в их и без того нелегкую театральную судьбу.

Первой начала действовать Фаина Георгиевна. Забежав перед спектаклем в театральный буфет, чтобы выпить чашечку кофе, я был одарен большим, увесистым пакетом «от Раневской», который мне вручила ликующая буфетчица. В пакете были фрукты и всякие вкусности. Следуя законам галантности, на другой же день я отправил Раневской огромную коробку конфет, купленную в том же буфете, и большой букет цветов. Через пару дней буфетчица вернула мне злополучные конфеты с запиской от Раневской: «Геночка! Пощадите мой диабет! Мне это категорически запрещено. Умоляю, съешьте за мое здоровье».

Этот «буфетный» обмен затем превратился в своего рода игру, сопровождавшую дни праздников и премьер. Дело доходило до смешного – когда накануне премьеры «Петербургских сновидений» на глазах Завадского мне была вручена литровая банка черной икры от Раневской с запиской «На питание», Завадский вспыхнул и не без иронии заметил, что Фаина мешает процессу создания роли, ибо Родион Раскольников никогда не поедал черную икру целыми банками. После премьеры она заглянула ко мне за кулисы и вдруг разрыдалась: «Я вас ненавижу Геннадий!». «За что Фаина Георгиевна?» «Вы у меня отняли роль моей жизни. Я всю жизнь мечтала сыграть Родиона Раскольникова.»

Я благодарю судьбу, которая подарила мне радость общения с великой актрисой. Раневская – кладезь юмора, сарказма, живой пульсирующей мысли. Философ с цигаркой. Революционер. Но очень многим с ней приходилось нелегко. Независимо от рангов она умела разделываться с людьми так, что они потом долго приходили в себя. Мы часто перезванивались по телефону, каюсь, чаще звонила Фаина Георгиевна. Изредка я навещал Раневскую у нее дома, чтобы порадовать ее каким-нибудь забавным сувениром или книгами, выбранными специально «для Фуфы» во время гастролей и съемок.

Нас роднила с Фаиной Георгиевной и страсть к животным. Я только не мог, как она, в 8 утра позвонить директору и сказать: «Мне срочно нужна машина!» «Так рано… Что случилось?» – «Мне нужно Мальчику (это ее любимая собака) показать олимпийские объекты».

Свои живописные работы дарить Раневской я себе запретил (хотя уже были готовы портреты ею любимых Ахматовой, Пастернака, Улановой и Любочки Орловой). Уж больно хорошо за многие годы изучил я ее учтивую деликатность или медленно возникающий излом брови над правым глазом и легкое покачивание головы. Но тем не менее…

После первого выставочного показа моих картин в Доме актера позвонила Раневская.

– Геночка, вам нужно срочно уходить из театра. Немедленно! Вы замечательный живописец! Случайно попала на выставку. Какие замечательные портреты, особенно… этот знаменитый француз?…

– Марсель Марсо, Фаина Георгиевна. – Да, да, Марсо. – И после повисшей паузы: – А я, Геночка, бездарь – вот и сижу в этом театре. – И только со свойственной Раневской усмешкой добавила: – Я за свою жизнь даже домик не смогла нарисовать.

Но тут уж Фаина Георгиевна слукавила. Она рисовала замечательные шаржи. Я видел несколько ее рисунков, шаржи, характерные зарисовки.

Бывали и трагикомические ситуации. Как-то после одной нашумевшей истории, связанной со мною и бешеными околотеатральными «террористами», мне позвонила Раневская.

Снимаю трубку: «Алло?!» – Голос Раневской: «Пожалуйста, не кладите трубку. С вами говорит народная артистка Раневская».

Я (радостно): – Здравствуйте, Фаина Георгиевна!

Раневская (взволнованно): – Это вы, Геночка?

Я: – Да, Фаина Георгиевна.

Раневская: – Милый, вы живы?

Я: – Конечно, Фаина Георгиевна!

Раневская (требовательно): – Нет, умоляю, скажите, что вы живы!

Я: – Да, жив, Фаина Георгиевна! (Весело): Не с того же света я с вами разговариваю…

В трубке раздается облегченный вздох, и Раневская кладет трубку.