«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников

Театр им. Моссовета, в который я начала ходить регулярно с 1979 года, покорил меня своей подлинно интеллигентной и высокохудожественной атмосферой. Однажды мы попали на легендарный спектакль Юрия Завадского «Петербургские сновидения». Главную роль в нем исполнял знаменитый в театральном мире артист Геннадий Бортников. Достать билеты на спектакли с его участием тогда было практически невозможно, даже если они шли на сцене более 15 лет, приходилось стоять долгими часами, включая ночное время. Некоторые знакомые приезжали в 4 утра на такси, чтобы занять очередь на бронь в кассе театра. Нам повезло, мы сидели в партере достаточно близко к сцене, так что я могла иногда фотографировать.

Спектакль начался, и с первых минут зрительный зал замер от печально- пронзительной музыки композитора Юрия Буцко, сразу погрузившей зрителей в атмосферу Петербурга Достоевского. Затем взволнованно зазвучал проникновенный голос Юрия Завадского, который с доверительно-камерной интонацией, начал говорить о важнейших философских смыслах творчества Достоевского. Он рассказывал о сложных понятиях такими доступными словами, что каждое его слово мы воспринимали как Откровение. Таких слов о Достоевском мы не читали в учебной литературе.

На сцене отчетливо проявилась декорация А. Васильева, изображавшая темный двор-колодец многоэтажного дома, вертикально устремленный вверх, без неба над головой. Горизонтальный помост на авансцене был удлинен в проходе зрительного зала до 5–6-го рядов партера. На сцену вышел очень высокий, выразительный артист Геннадий Бортников, исполнявший роль Раскольникова. Его графически изогнутый силуэт сразу вписался в «петербургское» пространство сцены. Ветхая одежда не мешала эстетическому воздействию. Юрий Завадский был не только великим режиссером, но и тонким художником. Он применял символические художественные и театральные приемы, расшифровать которые все тотчас не удавалось, но воздействие их работало на подсознательном уровне. Спектакль поражал с первых минут.

Лицо Раскольникова напоминало иконописный лик; это был замысел Завадского, который создавал грим главного персонажа. Все исповедальные монологи Бортников произносил непосредственно в зрительный зал, как будто в глаза каждому из нас. В спектакле гармонично сочеталась внешняя эстетическая красота (декорации, музыка) и внутренняя (текст великого романа в духовном наполнении всех исполнителей).

Трактовку образа Раскольникова Геннадию Бортникову подсказал известный литературовед Л. П. Гроссман. Он предложил ему играть главного героя романа, опираясь на стихотворение Пушкина «Пророк». И актер как духовный воин каждый раз брал высоту. При всем драматизме содержания считывалась пушкинская легкость и стройность в отношении формы. Спектакль шел более трех часов и все время держал зрителей в огромном напряжении.

Очень многое в исполнении роли значил голос актера, мастерское владение интонациями, ритмом. Удивительный бархатный голос Бортникова, глубокого тембра был похож то на мелодию виолончели, то на обрыв струны, то на шепот ветра и листьев. Раскольников говорил негромко, но каждое слово – ни одного скомканного – было слышно везде, даже на галерке. Этот голос с нервным изломом был как отдельное самодостаточное произведение искусства. Когда он замолкал, зал сидел в полной тишине и напряжении, затаив дыхание.

Другой художественной краской были огромные темные глаза на бледном лице Раскольникова. Широко распахнутые, они горели как в лихорадке. Когда он выходил на помост, вставал на колени на уровне пятого ряда партера, доставая топор, и когда в другой раз кланялся до земли, признаваясь в убийстве, казалось, что не было долгих репетиций, что действие рождается впервые на наших глазах. Было страшно за него. Мы, зрители, чувствовали себя соучастниками происходящего.

Нельзя не сказать и о сверхвыразительной пластике Геннадия Бортникова, отсылавшей к балетному искусству. Вообще, глубокая внутренняя музыка роли чувствовалась во всех проявлениях этого артиста. Обладая потрясающей внутренней энергией, он отдавал себя зрителям полностью, вдохновляя их к сотворчеству и сопереживанию.

И в этом самоотверженном служении, а не просто игре, Бортникову опорой был замечательный актерский ансамбль театра. Особенно запомнился Порфирий Петрович в исполнении потрясающего артиста Леонида Маркова. Сойдясь в творческой «дуэли», оба играли на пределе сил, на разрыв аорты. В спектакле было несколько незабываемых сцен, но кульминацией стала сцена чтения отрывка из Евангелия о воскрешении Лазаря. Раскольников пришел к Соне Мармеладовой, чтобы признаться ей в преступлении. Роль Сонечки в тот вечер исполняла молодая талантливая артистка В. Карева. В полной тишине зрительного зала на сцене советского театра я впервые услышала чтение Евангелия. В этой сцене вокруг Раскольникова постепенно проявлялся ореол свечения. Он как бы просыпался от кошмарного сна.