Я - Спартак (СИ)

Главная проблема заключалась в Тулии - единственном обладателе уникального пульта перемещения. Путешественник несомненно высказался бы категорически против. Во-первых, наверняка наплёл бы с короб доводов, почему надо брать Вику, исходя из технических нюансов работы машины времени. Во-вторых, Тит откровенно недолюбливал Лукрецию и чем дальше, тем больше. Последнее Сурков откровенно не понимал. Тулий ранее встречался с девушкой, затем добровольно уступил другу и вроде всё было ровно, без взаимных претензий и упрёков, но, неожиданно, Тит заявил: Лукреция – агент римлян, её надо изгнать из лагеря или, лучше, ликвидировать немедленно.

Конечно, друг ошибался. Тулий не мог предъявить никаких прямых доказательств или просто убить девушку, поскольку без одобрения Спартака, подобное деяние точно сочли преступлением, а Тита самого изгнали или казнили, что для того было совершенно неприемлемо. Потому ограничились лишь отдельным проживанием: лагерь восставших на зиму расположился вблизи Метапонта, а Сурков с Лукрецией переселились непосредственно в город, в порту которого, собственно и упражнялся в кидании камней Игорь. Его расстраивала внезапно возникшая вражда Тулия и Лукреции. Возможно, друг лукавил, и на самом деле был сам не столь равнодушен к девушке, воспринимая её утрату крайне негативно, просто не показывая это Суркову, разыгрывая видимое безразличие. Подобное объяснение казалось Игорю несколько жестковатым, но вполне правдоподобным. Если бы кто-то из сотрудников его фирмы попытался ухлестнуть за Викой или тем более вступить с ней в связь, Сурков того безусловно бы уволил. Не убил. Хотя может и нанял бы пару крепких парней намять бока сопернику.

Лукреция помогала восставшим с самого начала, донося о происходящем на вилле Гая Клавдия Глабра. В день восстания она страстно желала Вике смерти и была крайне раздосадована, что Тулий не кинулся в погоню за хозяйкой. Сурков почти не сомневался: именно эта нерасторопность или нежелание Тита стали истинной причиной разрыва, а не показная холодность друга, преодолеть которую Лукреция безусловно могла. Игорь, конечно, не упустил бы шанса поквитаться с бывшей и, вероятно, девушка это чувствовала. Хотя объяснять внезапную любовь к себе исключительно общей ненавистью к Вике, Суркову казалось диковатым и нереальным, поскольку тогда получалось: он лишь инструмент в руках Лукреции, которая не могла быть столь холодной и расчётливой, искренне проявляя ежедневную заботу и нежные чувства к Суркову. Да и зачем ей собственно надо убивать Вику?

После битвы у подножия Везувия в плен к гладиаторам попали несколько милиционеров и сам Гай Клавдий Глабр. Спартак не стал казнить римлян, приказав охранять и кормить, также лечить получивших ранения. Восставшие планировали получить выкуп.

Лукреция оказалась в числе тех, кому поручили «честь» ухаживать за пленниками. Большинство мятежников относилось к римлянам с нескрываемым презрением, стараясь при любой возможности сказать что-то неприглядное прямо в глаза, плюнуть в лицо или в деревянную миску с едой, пнуть связанного врага. Немногие по привычке остерегаясь бывших хозяев, подобострастно подходили к римлянам, словно опасаясь словить оплеуху за неуклюжесть или недостаточно проявленное уважение. А вот Лукреция относилась к захваченным милиционерам как к равным. Конечно, ведь она была не совсем обычной рабыней на вилле. Впрочем, более странным оказалось отношение к Гаю Клавдию Глабру, получившему от неё наибольшую заботу. Тулий прямо указал этот факт в качестве косвенного доказательства предательства Лукреции.

Сурков не обладал богатой фантазией, но по фильмам прекрасно представлял, что скорее всего пришлось претерпеть молоденькой и смазливой Лукреции в хозяйском доме: нескончаемый поток мужчин с извращёнными желаниями, дорвавшимися до покорного нежного тела. Скорее всего и Гай Клавдий Глабр не отличался благочестием по отношению к своей собственности. Не любовь, а проявление типичного стокгольмского синдрома, и ничего более, выраженное в односторонней симпатии, возникающей между жертвой и преступником в ходе завладения с применением угрозы и насилия. Под воздействием сильного переживания Лукреция начала сочувствовать хозяину, оправдывать действия того и в конечном счёте отождествлять себя с ним, считая свою жертву необходимой для достижения какой-то мифической «общей» цели. Странно, что Тулий - человек двадцать третьего века, не принял в рассмотрение очевидное объяснение заботы девушки за претором.