Когда появились первые мозги, это были простые устройства с обратной связью, менее сложные, чем сливной механизм в унитазе или термостат на вашей стене, и, будучи такими устройствами, они выборочно заставляли примитивные организмы двигаться в сторону определенных вещей (еды) и прочь от других (опасностей). Однако под давлением эволюции сортировка мозгом окружающей среды становилась все более многоуровневой и сложной, и в итоге (мы говорим о миллионах и миллиардах лет) библиотека соответствующих категорий стала настолько богатой, что система, как видеокамера на достаточно длинном проводе, стала способной в некоторой степени «обернуться» на себя. Этот первый крошечный проблеск самости был ядром осознанности и «Я», но в нем все еще кроется величайшая загадка.
Неважно, насколько сложным и изощренным стал мозг, он в основе своей всегда остается не чем иным, как множеством клеток, которые «брызгаются химическими элементами» друг в дружку (я позаимствовал фразу первопроходца-робототехника и провокационного писателя Ханса Моравека), что немного похоже на нефтеперерабатывающий завод, где жидкости бесконечно перекачиваются из одного бака в другой. Как может система перекачивания жидкости таить в себе очаг перевернутой причинности, где
Некоторые философы рассматривают наши внутренние огоньки, наши «Я», нашу человечность, наши души как происходящие из самой природы нижнего слоя – то есть из органических химических свойств углерода. Для меня это самое странное дерево, на которое только можно повесить игрушку сознания. По сути, этот загадочный рефрен ничего не объясняет. Почему химический состав углерода обладает магическим свойством, совершенно непохожим на свойства других веществ? И
Сосредоточившись на посреднике вместо сообщения, на глине вместо узора, на обложке вместо книги, философы, которые заявляют, что что-то неописуемое в химии углерода необходимо для осознанности, оказываются в пролете. Как однажды остроумно заметил Дэниел Деннет, возразив утомительному рефрену Джона Сёрла про «правильное вещество»: «Дело не в мясе, дело в движениях». (Это было неявным реверансом в сторону названия одной явно и однозначно эротической песни, написанной в 1951 году Луи Манном и Генри Гловером, известность которой принесло исполнение Марии Малдор.) Как по мне, магия, происходящая в плоти мозгов, имеет смысл, только если вы знаете, как смотреть на движения, которые их наполняют.
Величавый танец символов
Мозг принимает совсем другой вид, если вместо того, чтобы фокусироваться на его химических брызгах, вы продвинетесь на уровень выше, оставив нижний уровень далеко позади. Чтобы нам было легче говорить о таких скачках вверх, я и придумал аллегорию со Столкновениумом, так что позвольте мне еще раз напомнить ключевые моменты этой фантазии. Отдаляясь от уровня симмов, которые сталкиваются как сумасшедшие, и вместо этого глядя на систему в ускоренной перемотке, в которой локально хаотичное бурление симмов становится лишь размытой дымкой, можно увидеть, как появляются другие сущности, которые прежде были совершенно невидимы. И на этом уровне – удивительное дело! – появляется смысл.
Теперь видно, что симмболы, наполненные смыслом, совершают величавый танец посреди размытого супа и не имеют ни малейшего подозрения о том, что этот суп состоит из маленьких взаимодействующих магнитных шариков под названием «симмы». А причина, по которой я говорю, что симмболы «наполнены смыслом», конечно, не в том, что из них сочится некий загадочный липкий семантический сок под названием «смысл» (хотя некоторых мясоориентированных философов эта идея может привлечь), а в том, что их величавый танец глубоко синхронизирован с событиями окружающего мира.