Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета

А другие? Кульбин, военный врач, государственный советник, преподаватель университета, артист, конферансье, музыкант, издатель, меценат… А Бенуа, а Мережковский… Анненков, Лурье – какие таланты…

Этим «личинкам» война, а потом и революция принесут муки, изгнание или гибель.

Совершила ли я ошибку, поддавшись обаянию англичанина? Были ли мы созданы друг для друга? Генри Брюс преклонялся перед одним только Шекспиром, презирал интимную поэзию и всевозможные сердечные излияния. В романах он пролистывал описания (которые я так любила!) и всегда соглашался, что ничего не понимает в «русской душе».

Тот день стал последним моим приходом в «Бродячую собаку». Для Генри – первым и последним. У нас даже не было времени объясниться: на следующий день я уезжала в европейское турне. Спустя три месяца, 28 июня 1914 года, произойдет убийство в Сараево и заполыхает Первая мировая война с участием России на стороне союзных держав. Чувствовавший возраставшее недовольство Николай II увидел в этом возможность повести за собой народ на старого немецкого соперника.

Двадцать седьмого июня я оказалась в Германии и хотела как можно скорее вернуться в Россию, но, как я и писала об этом в «Моей жизни», мой отъезд задержали на один день, и из-за этого я добралась до границы между Германией и Россией (в те времена Германия включала Восточную Пруссию и граничила с Россией) в тот самый момент, когда ее закрывали. Нас завернули – и мне пришлось проехать в товарном поезде всю Германию до Голландии. Оттуда я попала в Англию, а уж затем, через Скандинавию и Балтийское море, приехала наконец обратно в Россию.

Не желая компрометировать Дягилева, я в «Моей жизни» не стала объяснять причину задержки, из-за которой пришлось возвращаться таким обходным путем. А дело в том, что в то самое утро Шиншилла позвонил мне – он сказал, что срочно нуждается в деньгах, и мне пришлось немедленно отправиться в банк, чтобы предоставить ему нужную сумму. Вот почему я смогла отбыть лишь на следующий день.

А добравшись до родного города, я не узнала его. Теперь он назывался не Санкт-Петербургом (что звучало слишком по-немецки), а Петроградом, и это был совсем другой город. Атмосфера царила мрачная. «Бродячую собаку» закрыли. Театры работали кое-как, и публика, состоявшая в основном из военных, требовала гимнов и парадных маршей!

Разрываясь между двумя мужчинами, я жила в настоящем аду. Но нужно было продолжать работать, питаться, спать, танцевать…

Питер в бурю

Биконсфилд, 18 мая 1969

Пройдет целых пять лет, прежде чем я снова увижусь с Дягилевым.

В годы Первой мировой труппа «Русских балетов» рассеялась, но не перестала работать. Шиншилла и несколько его соратников обосновались сперва в Италии, а потом в Швейцарии. Там, поселившись на вилле Bellе Rivе в Лозанне, на берегу Женевского озера, где их иногда навещал Стравинский, всегда приезжавший с бутылками своего любимого бургундского, они наслаждались покоем и строили всевозможные планы о «будущем танцевального искусства». Большое гостеприимство оказал им и король Испании Альфонсо XIII: поскольку парижская Опера закрылась, он предложил ближайший сезон отыграть в Мадриде.

Я же, со своей стороны, решила остаться на родине и разделить судьбу соотечественников. Фокин поступил так же. Но, всецело занятый продвижением на сцену Мариинского театра своей жены Веры, он избегал любых контактов со мной.

В Петрограде мы по-прежнему жили вместе с Василием в нашей квартире с окнами на канал, но несколько раз в неделю я тайком приходила к Генри, в дом номер одиннадцать на Миллионной. Во время моих турне в Лондоне мы также виделись, и все вспыхивало сызнова…

Можно ли любить сразу двоих? В то время я не знала ответа. Переживая часы восторга у Генри, я не могла обойтись и без Василия. И как могла я в один день разорвать связь, длившуюся так долго, не отмеченную ни малейшей ссорой? Сколько все это могло продолжаться?

Опустошенная невозможностью на что-то решиться, вся во власти угрызений совести, я с головой окунулась в работу, репетируя долгими часами до полного изнеможения. Моей задачей было добиться технического совершенства, от которого хореографические приемы Фокина, ориентированные на эксперимент, экспрессивность и коллективный труд, казались мне весьма далекими. В тот период я часто выступала в Мариинском театре, а роль Лизы в классике из классик – балете француза Жана Доберваля «Тщетная предосторожность» обернулась для меня несомненным успехом. Много лет спустя я с искреннейшим удовольствием передам его хореографию Фредерику Эштону, моему другу и директору лондонского Королевского балета. Высушенная роза из букета, присланного им на мой день рождения, стала закладкой в тетради, где я пишу.