Я тебя не знаю

Она продолжала рыдать, и это были первые ее слезы за долгое время. Тимофей обнял девушку за плечи, нарушив все возможные этические нормы.

Они сидели на детской площадке и со стороны походили на пару, которая либо пытается спасти свои отношения, либо кто-то из них решил их прервать окончательно.

– Черт! – сказала она. – Черт, черт!

На небе красовалась луна. Большой желтоватый круг. Вечный спутник Земли. Сегодня у нее праздник – полнолуние. Океаны накрывают землю мощными приливами, волки ощущают тоску, которой не бывает в прочие дни, а все ранимые люди становятся еще более ранимыми.

Тимофей держит девушку за плечи, а когда та прекращает рыдать, отпускает.

– Моя сестра жива. С момента исчезновения я ее ни разу не видела. Но я знаю, что она не умерла. И она знает, что я не умерла тоже. Мы бы поняли, будь это иначе… В тот вечер, когда Давид выпил эти таблетки, я получила от нее короткое письмо. Оно лежало в почтовом ящике. Все, как я люблю. Конверт, листок бумаги в нем и записка: «Ты жива, и я жива», без подписи. Что означало: она разыскала меня, знает, где я живу, но боится или не хочет встречаться. Мы обе боимся. Если я встречу ее, то, наверное, не целостность обрету, а, наоборот, сойду с ума. Давид понял, что это письмо от нее. И это был последний его вечер. Он не справился, а я не сумела его спасти, потому что несколько часов не могла абсолютно ничего сделать. Я даже не знала, что он переходит в иной мир. И я знаю, что он не хотел этого. Он не самоубийца. Он просто хотел поспать, был пьян и ошибся. Перед тем как лечь, он сказал, что я могу бросить свою работу, а если захочу на нее выйти, то поможет мне – закажет такси и поедет вместе со мной. Люди, прощающиеся с жизнью, так не говорят. То, что он умер, я узнала утром и сразу позвонила в «Скорую помощь» и полицию. Мне нечего скрывать. Вы все ошибаетесь. Счастливой после смерти Давида была не я…

Священник сказал, что его можно отпевать, и он возьмет эту ответственность на себя. Давид приходил к нему тоже. Мы оба ходили по очереди, и он знает и понимает Давида лучше, чем я. Он сказал, чтобы я была спокойна. Ошибиться – это не значит отвернуться от Бога, к которому он только-только обратился. Врачи сказали, он выпил не так много таблеток, но его истощенному организму их хватило. Возможно, он умер бы и без них. Возможно, это была самая своевременная для него смерть. Любая смерть своевременна, хотя и несправедлива для близких.

Она некоторое время молчала, потом продолжила:

– Давид мучился. Когда мы познакомились, он не знал обо мне ничего и не знал ничего еще очень долгое время. Мы начали жить вместе, и он не понимал, кто я и откуда. Я тоже ничего о нем не знала. Иногда правда каждого по отдельности тяжела, но, когда сталкиваются две правды, может случиться взрыв. И он случился, когда в порыве чувств ко мне и в облаке пьяной откровенности Давид решил рассказать о своем прошлом и о том, как пытается с ним справиться. Тогда у нас все еще было хорошо, его работы были светлыми и непревзойденными, а сам он пребывал в уверенности, что со своей судьбой он брат и сестрица…

Когда Давид был молод, то встречался с какой-то девушкой и у них был ребенок, который родился больным. Врачи сказали, что малыш не проживет дольше месяца, и они оставили его в больнице – никогда к нему не возвращались, а сами расстались. Прошло много лет, и он осознал, что нуждается в искуплении греха. Ребенок не прожил бы и месяца, но это не повод делать его сиротой. Так он сказал. И был страшно пьян. А в итоге уснул, считая, что завтра все будет прекрасно, ведь он открыл своей подруге самое сокровенное.

И вдруг он мне представился чудовищем. А потом пластиком, который никогда не сможет слиться с землей, потому что он пластик. А потом – червем, немощным, выползшим на асфальт после дождя. И он полностью в моей власти. Все это происходило в тот момент, когда его работы еще оставались светлыми, а сам он пребывал в уверенности, что со своими проблемами справился – потому что открылся любимой женщине во всей полноте, рассказал о самом страшном своем поступке. И следующие несколько дней, удивленный, спрашивал: «Что с тобой такое?»

«Ты ли это!» – воскликнул он затем через неделю, когда вконец устал и работы его вдруг начали терять прежнюю живость. Видимо, он понял, что ничего еще не закончилось, но представить, что все только начинается, тоже не мог. Тогда уже напилась я и так же ему раскрылась. И так же во мне не было ничего, кроме затуманенного алкоголем сознания и желания показать человеку, кто я есть, а еще – обнажить перед ним душу, чтобы он ясно увидел, кто есть он на самом деле, этот светлый внешне человек, полагающий, что достоин делать мир лучше. Я рассказывала и рассказывала, рассказывала и рассказывала, а он едва дышал, поскольку осознал, что рядом с ним на постели, оказывается, пребывало нечто, с чем он не мог справиться. Я стала для него бездной. И когда засыпала, понимала, что именно так все и есть.

IV