Я тебя получу

Любопытство пересиливает, и я, пользуясь случаем, пока Кнут ушел, набираю ее номер.

— Маша! — раздается вместо приветствия. — С тобой все хорошо? Ты в порядке?

— Конечно, в порядке. С чего вдруг такая забота?

— То есть? Этот псих утащил тебя на глазах у кучи людей, увез неизвестно куда, а я не должна волноваться? Ведь я предупреждала тебя, тысячу раз, а ты не послушала! Он не бил тебя?

— Чего-о? — морщусь. — Извини, ты бред несешь. Кто меня утащил? Куда? Кто бил?

— Как кто? Отморозок этот, Кнут! Твой отец места себе не находит и собирается заявить о твоей пропаже.

— Вы с ума там все посходили?! Какой пропаже! Я предупреждала его, что не знаю, когда вернусь!

— Не знаю, Маш, за что купила, за то и продаю. Отец твой уверяет, что Кнут тебя силой увез, охранник ваш, как его там… Виталик…

— Валера, — поправляю на автомате.

— Да, Валера, подтвердил. Дядя Толя просил меня потом, если что, тоже показания дать. Извини, но я не стану твоего отморозка выгораживать. С ним реально опасно находиться, Маш, ну хватит уже дурью маяться.

— Это вы все дурью маетесь! — кричу, не обращая внимания на любопытные взгляды отдыхающих. — Зачем это делает отец я прекрасно понимаю, но для чего это тебе? Мы же дружили!

— Он тебе не подходит! И мы уверены, что все это плохо закончится.

— Кто — мы?

— Мы… — запинается, — …с Кириллом.

Ну здравствуйте. Этот мир точно поехал.

— Ты что, с Кириллом сейчас? — сарказм в голосе так трудно удержать. — Серьезно? А как же вот это все «скучный», «никакой», «девственник»…

— Он не девственник, — а вот в ее голосе откровенный вызов. — Уже точно нет.

Засмеяться бы, но предыдущая тема слегка сбила настрой. Это какой-то сюрреализм, не иначе.

— Мама Кирилла, конечно, жутко в тебе разочарована, вещи такие о тебе говорит… Короче, подставилась ты по полной связавшись с этим отбросом. Репутацию знатно подмочила. Но ты не волнуйся, — наигранно доверительно, — я тебя выгораживаю как могу, мы же все-таки так хорошо дружили когда-то.

Не дослушав этот бред обрываю вызов и в прямом смысле берусь за голову. То, что Маринка оказалась откровенно подлой меня это уже даже не трогает, признаться, в глубине души я ожидала чего-то подобного. Но вот то, что задумал отец — это все очень и очень дерьмово. С его связями и даром убеждения все соседи в один голос подтвердят, что Кнут меня избил, засунул в рот кляп и утащил насиловать.

Господи, это никогда не закончится.

— Греческого не было, я взял тебе какой-то другой салат, но не волнуйся, тоже из травы, — Кнут ставит на стол тарелку, а я тяжело вздыхаю. Он — мое самое большое счастье, но и самая большая проблема тоже. Ну почему все так. Почему…

— Прости, аппетит пропал, — обреченно поднимаюсь, забирая со стола сумку. — Поехали домой.

Он пристально смотрит мне в глаза и словно читает мои невеселые мысли. А затем обнимает, крепко. Так крепко, что даже больно ребрам.

— Мне все равно, Маш, я не боюсь твоего отца.

— А я боюсь. За тебя. Поехали, пока не стало хуже.

И судя по тому, что ждало меня дома — уже́.

Глава 40

Интересно, много ему папа заплатил, чтобы он откровенно соврал «под присягой»? Или все было на добровольных началах?..

Окидываю охранника презрительным взглядом и молча прохожу мимо.

— Маш, — подбегая, семенит рядом, — ты извини, но этот твой… парень, он реально тебе не подходит.

— А кто мне подходит? — поворачиваю голову. — Ты?

— Маш, ну правда — прости. Хочешь, я скажу, что не видел ничего. Или перепутал…

— Ты полный придурок, Валера, — вхожу в прохладное нутро подъезда и захлопываю железную дверь прямо перед его носом. Ненавижу «и нашим и вашим», самая мерзкая позиция из всех существующих.

Прокурор Свиблов встречает меня насупленным взглядом и воинственно настроенной позой: руки сложены на груди, ноги на ширине плеч. На переносице глубокая складка отцовского негодования.

Я так люблю своего папу… видит Бог, искреннее, всю жизнь он был для меня идеалом настоящего мужчины: умный, решительный, сильный. Мне казалось, что мне очень повезло с отцом. Но сейчас этот человек целенаправленно рушит мою жизнь, вынимает из нее кирпич за кирпичиком. Он не дает мне расправить крылья, любить того, кого выбрало мое сердце.

— Это подло, папа, — роняю, проходя мимо. Опускаю глаза, не потому, что боюсь его — я просто не хочу на него смотреть.

— Я ведь предупреждал тебя… Надо было просто сделать по-моему! Просто послушаться! Неужели я многого прошу? Я же сказал — в двенадцать. Ты думала, что я шучу?

— Не думай, что мы сдались, — игнорирую его излияния. — Я вернулась только потому, что не хочу, чтобы ты испортил жизнь Паше. Кстати, пока не забыла — в конце августа мы уедем.

— То есть как это? — в голосе явный шок. — Куда?

— Подальше отсюда.

— А учеба?!

— Переведусь на заочный, — вхожу в свою комнату и пытаюсь закрыть дверь, но отец не дает мне этого сделать — просовывает в прореху ногу, а затем вовсе вламывается следом.

— У тебя совсем крыша поехала? — орет. — Нельзя тебе на заочный! Тебе потом на магистратуру поступать!

— Нельзя, да? Тогда вообще универ брошу. Мне все равно!