Я, Титуба, ведьма из Салема

Сэмюэль Паррис развернулся в другую сторону, будто хищник, почуявший другую добычу, и прогремел:

– Элизабет Паррис, объяснитесь! Вы тоже были замешаны в эти игры с Сатаной?

Несчастная женщина пошатнулась, а затем сползла вниз, встав на колени у ног мужа:

– Простите меня, Сэмюэль Паррис, я не знала, что делаю!

Не представляю, из кого бы Паррис сделал себе виноватого, если бы в то же мгновение Бетси и Абигайль не вышли из транса и не принялись еще сильнее вопить, как проклятые.

На входную дверь не замедлили посыпаться удары кулаков соседей, которых привлек шум. Лицо Сэмюэля Парриса преобразилось. Приложив палец к губам, он схватил обеих дочерей, будто вязанки дров, и унес их наверх. Некоторое время спустя госпожа Паррис оказала ему поддержку. Открыв дверь любопытствующим, она успокаивающе пробормотала:

– Ничего страшного, ничего страшного. Сегодня утром господин Паррис решил наказать дочерей.

Вновь пришедшие громко выражали свое согласие:

– На мой взгляд, такое следует делать почаще!

Госпожа Шелдон, дочь которой, Сюзанна, не упускала случая ежедневно запираться вместе с Абигайль, была первой усомнившейся:

– А по звуку – как было с детьми Гудвина. Надеюсь, их не околдовали!

Говоря это, она уставилась беспощадным взглядом своих белесых глаз именно на меня. Госпоже Паррис удалось издать смешок:

– С чего вы взяли, госпожа Шелдон? Вам же известно, что ребенок – как хлеб, который следует замесить. И, можете мне поверить, Сэмюэль Паррис – хороший пекарь!

Все рассмеялись. Я вернулась к себе на кухню. После недолгого размышления все стало мне намного понятнее. Вольно или невольно, сознательно или нет, кто-то настроил Бетси против меня. Насколько я понимала, Абигайль – достаточно искусная, чтобы разнюхать, чьей стороны придерживаться с пользой для себя, – играет в этом деле лишь второстепенную роль. Мне требовалось вновь завоевать доверие девочки; в успехе я не сомневалась, лишь бы удалось остаться с ней наедине.

Теперь мне было необходимо защитить себя, а с этим я и так запоздала! Нужно ответить ударом на удар. Потребовать око за око. Старые человеколюбивые уроки Ман Яя больше не имели значения. Те, кто меня окружал, были такими же свирепыми, как голодные волки, воющие в бостонских лесах; мне следовало уподобиться им.

Впрочем, было и кое-что, чего я тогда не знала: злость – это дар, который получают от рождения. Его нельзя приобрести. Те из нас, кто приходит в мир без такого оружия, как когти и клыки, проигрывают все сражения.

11

– Все эти годы, что мы вместе, смотрю я на тебя, моя сокрушенная жена, и повторяю себе: ты не понимаешь мира белых, среди которых мы живем. Ты делаешь исключения. Веришь, будто некоторые из них могут ценить нас и любить. Как же ты ошибаешься! Надо ненавидеть всех, без разбора.

– Хорошо тебе, Джон Индеец, так говорить! Ты вроде марионетки у них в руках. Я тяну за одну нить, ты тянешь…

– Я ношу маску, моя отчаявшаяся жена! Раскрашенную в те цвета, какие они желают. Красные выпученные глаза? «Да, господин!» Пурпурный рот с огромными губищами? «Да, госпожа!» Нос, сплющенный будто жаба? «Рад служить, месье-мадам!» А за всем этим я сам, свободный, Джон Индеец! Я смотрел, как ты облизываешь эту маленькую Бетси, будто медовую конфетку, и говорил себе: «Только бы она не разочаровалась!»

– Думаешь, она меня не любила?

– Мы с тобой негры, Титуба! Целый мир действует нам на погибель!

Я прижалась к боку Джона Индейца; слова, которые он произносил, были не такими уж жестокими. Наконец я пролепетала:

– Что же теперь будет?

Он принялся размышлять:

– Сэмюэля Парриса больше всего заботит, чтобы кто-нибудь в Салеме не начал распространять слухи, будто его дочери околдованы. Он собирается послать за доктором Григгсом в надежде, что это обычное распространенное заболевание. Все будет полностью испорчено, только если несчастный доктор не сможет их вылечить!

Я простонала:

– Джон Индеец, Бетси не может быть больна. Я защищала ее от всего…

Он прервал меня.

– Вот в этом-то и несчастье! Ты хотела ее защитить. Она рассказала подробности Абигайль – о, не желая ничего плохого, в это я заранее готов поверить, а та – своей компании маленьких сучек, которые сделали из этого яд. Увы! Она сама первая им и отравилась!

Я расплакалась. Джон Индеец не стал меня утешать; напротив, самым суровым тоном он продолжил:

– Ты помнишь, что ты дочь Абены?

Эта фраза несколько привела меня в себя. Через узкое слуховое окно сочился дневной свет, грязный, будто тряпка. Надо было вставать и приниматься за повседневные обязанности.

Сэмюэль Паррис уже готовился отправиться в молитвенный дом, так как настал субботний день. Половина лба была скрыта черной шляпой, что придавало лицу форму жестко очерченного треугольника. Хозяин повернулся ко мне:

– Титуба, я не обвиняю без доказательств. Поэтому я оставляю свое решение на потом. Но если завтра доктор Григгс придет к заключению, что это воздействие Лукавого, я покажу тебе, что я за человек.

Я усмехнулась:

– Что вы называете доказательствами?

Он по-прежнему в упор смотрел на меня.