Я, Титуба, ведьма из Салема

– Титуба, тебе надлежит быть здесь.

Я повиновалась.

Бетси и Абигайль находились в родительской спальне; они сидели рядом друг с дружкой на просторной кровати, накрытой периной. Едва я в достойном сопровождении вошла в комнату, как они с оглушительными воплями рухнули на пол. Доктор Григгс не позволил сбить себя с толку. Положив на стол несколько толстых книг, переплетенных в кожу, он открыл каждую на аккуратно отмеченной странице и принялся читать с самым серьезным видом. Затем, повернувшись к госпоже Паррис, он приказал ей:

– Разденьте их!

Несчастная женщина выглядела совершенно растерянной; я вспомнила ее признания относительно мужа: «Моя бедная Титуба, он берет меня, не сняв ни моей одежды, ни своей!»

Эти люди совершенно не выносят наготы, даже детской!

Доктор Григгс повторил тоном, не допускающим ни промедления, ни возражений:

– Разденьте их!

Ей пришлось подчиниться.

Перейду к тому, как трудно снять одежду с девочек, которые сохраняют неподвижность не более чем черви, разрезанные пополам, и при этом орут, словно с них заживо сдирают кожу! Все же госпоже Паррис удалось выполнить свое задание до конца; появились тела девочек – у Бетси совершенно детское, у Абигайль перешедшее в состояние отрочества, с отвратительными волосами на лобке и розоватыми ореолами сосков. Доктор Григгс тщательно осмотрел их, несмотря на мерзкие эпитеты, которыми поливала его Абигайль, принявшаяся во все горло вопить самые отвратительные оскорбления. Наконец он повернулся к Сэмюэлю Паррису и сокрушенно произнес:

– Я не наблюдаю ни расстройства печени или селезенки, ни скопления желчи, ни жара в крови. Одним словом, я не наблюдаю никакой физической причины их состояния. Должен сделать вывод: Лукавый и правда наложил на них руку.

Эти слова приветствовались оглушительным тявканьем, рычанием и ревом. Повысив голос, чтобы перекричать гвалт, доктор Григгс продолжил:

– Но я всего лишь скромный деревенский врач. Ради любви к наивысшей истине пошлите за собратьями, сведущими более моего.

На этом он собрал книги и ушел.

Внезапно в комнате наступила тишина, будто Бетси и Абигайль осознали важность только что сказанного. Затем Бетси разразилась жалобными рыданиями, в которых, казалось, теперь слышались страх, раскаяние и бесконечная усталость.

Сэмюэль Паррис догнал меня на лестничной площадке и ударом отшвырнул к стене. Затем он шагнул ко мне и схватил за плечи. Я и не знала, что он такой сильный: не руки, а когти хищной птицы. Никогда раньше мне не случалось с такого близкого расстояния вдыхать нездоровый запах его тела. Он отчеканил:

– Титуба, если будет доказано, что моих детей околдовала ты, повторяю: я сделаю так, чтобы тебя повесили!

У меня нашлись силы, чтобы возразить:

– Почему, как только речь заходит о колдовстве, вы думаете именно на меня? Почему вы не подумаете на соседок? Мэри Сибли, по-видимому, кое-что в этом понимает. Расспросите ее!

Это потому, что я начала вести себя будто затравленный зверь, который царапает и кусает всех, кого только может.

Лицо Сэмюэля Парриса сделалось жестким, рот сжался до тонкой кровавой черты. Он разжал свои объятия:

– Мэри Сибли?

Тем не менее объясниться с ней ему было не суждено, по крайней мере, немедленно. В комнату внизу ввалилась целая стая вопящих мегер. Зло стало распространяться и затронуло других девочек деревни. Энн Патман, Мерси Льюис, Мэри Уолкотт одна за другой пали под тем, что было решено называть кознями Лукавого.

С севера на юг Салема над деревянными кормушками для скота, над загонами, над полями, поросшими можжевельником и ромашками поднимался безобразный шум голосов. Голосов «одержимых». Голосов объятых ужасом родителей. Голосов слуг и близких, пытающихся оказать помощь. Сэмюэль Паррис казался очень усталым.

– Завтра я еду в Бостон, обратиться за советом к властям.

Что мне было терять?

Подняв юбку над деревянными башмаками, стиравшими мне ноги в кровь, я побежала к Энн и Томасу Патнам. Томас Патнам, без сомнения, был одним из самых зажиточных в Салеме. Этот великан в шляпе около метра окружностью и в накидке из тяжелого английского сукна являл собой выгодный контраст с женой, которую каждый шепотом называл сумасшедшей. Их дочь – маленькая Энн – много раз говорила мне, что мать желает побеседовать со мной о посещающих ее видениях.

– Она видит, как некоторых жарят в аду!

Понятно, что после подобных речей я предпочла избегать всякого общения с Энн Патнам!

В толпе, заполнявшей первый этаж дома Патнамов, никто не обратил на меня внимания, и я могла без помех наблюдать за кривляньями маленькой Энн. В какой-то момент она выпрямилась, наставила палец на стену и произнесла театральным голосом:

– Здесь, здесь, я его вижу! У него нос как орлиный клюв, глаза будто огненные шары, а все тело покрыто длинной шерстью. Здесь, здесь, я его вижу!