Я, Титуба, ведьма из Салема

Чего можно было ожидать? Зрелища, как толпа взрослых сперва смеется над мнимыми страхами, а затем утешает ребенка? Вместо этого присутствующие бросились во все стороны и упали на колени, читая псалмы и молитвы. Единственной, кто, положив кулаки на бедра и, откинув голову назад, издевательски расхохотался, была Сара Гуд. Она даже добавила:

– Так чего вы ждете? Идите, потанцуйте с ним! Если в этой комнате и есть его творения, думаю, вы как раз одно из таких!

Затем, взяв маленькую Доркас за руку, она удалилась. Мне следовало сделать то же самое. Потому что во всеобщем движении, которое произвел ее уход, последовавший за насмешливой тирадой, каждый посмотрел на соседа; меня обнаружили в углу, куда я забилась.

Первый камень бросила госпожа Поуп:

– Хорошенькую же новую прихожанку привел нам Сэмюэль Паррис! По правде говоря, ему не удалось вырастить золото, вот он и опустился до проклятой смоковницы!

Госпожа Поуп была женщиной без мужа, каких в Салеме много, из тех, кто большую часть времени проводит, таская из дома в дом полную корзину сплетен. Она всегда знала, почему такой-то новорожденный умер и почему живот такой-то новобрачной все еще остается пустым… и обычно все ее избегали. Однако на этот раз она снискала единодушную поддержку. Госпожа Хантчинсон последовала за ней и подобрала второй камень:

– Стоило ему только появиться в деревне с этими траурными физиономиями в поклаже, я сразу поняла: он отверз врата бедствиям! И теперь злой рок навис над нами!

Что могла я сказать в свою защиту?

К моему удивлению, госпожа Элизабет Проктор, наблюдавшая за всем этим с величайшей скорбью, отважилась подать голос:

– Воздержитесь от того, чтобы осуждать прежде, чем настал часа суда! Мы не знаем, колдовство ли это…

Ее голос был перекрыт десятью голосами:

– Нет же! Нет! Доктор Григгс узнал его.

Госпожа Проктор отважно пожала плечами:

– Ну хорошо! Вы что, никогда не видели, чтобы доктор ошибался? Разве не тот же Григгс отправил на кладбище жену Натаниэля Бейли, взявшись лечить ей горло, в то время как у нее была отравлена кровь?

Я сказала:

– Не трудитесь так ради меня, госпожа Проктор! Жабья слюна никогда не перебьет аромат розы!

Несомненно, я могла бы выбрать лучшее сравнение; мои враги не замедлили это отметить, расхохотавшись:

– Это кто тут роза? Ты, что ли? Ты? Ой, бедная Титуба, ты ошибаешься. Да, ошибаешься с цветом.

Несмотря на то что Ман Яя и моя мать Абена больше не разговаривали со мной, время от времени я безошибочно догадывалась об их присутствии. Часто в утренние часы в моей комнате по занавескам скользила легкая тень, чтобы затем пристроиться на краешке кровати и поговорить со мной. Оставаясь неосязаемой, она излучала на удивление приятное тепло. И вот по аромату жимолости, распространявшемуся в моей жалкой комнатке, я узнавала Абену. Запах Ман Яя был сильнее – почти пряный, а еще более обманчивый. Ман Яя не дарила мне тепло, а придавала разуму остроту, убежденность, что в конечном итоге ничто не сможет меня уничтожить. Если быть предельно краткой, то Ман Яя давала мне надежду, а моя мать Абена – нежность. Тем не менее согласитесь, что перед лицом тех серьезных опасностей, которые мне угрожали, я нуждалась в более тесном общении. В словах. Иногда ничто не бывает ценнее слов. Зачастую лжецы, зачастую предатели, они от этого не перестают быть незаменимым бальзамом.

В маленьком сарайчике за домом, построенном Джоном Индейцем, я выращивала домашних птиц. Этих птиц я часто жертвовала своим дорогим невидимым. Однако теперь мне требовались другие посланцы. Жившая двумя домами дальше старая госпожа Хантчинсон хвасталась своим стадом баранов и особенно одним – в безукоризненно белой шубке и со звездочкой во лбу. На рассвете, когда послышался звук пастушьего рожка, возвещавшего всем жителям Салема, что настало время почтить господа работой, пастух, услуги которого она оплачивала, в сопровождении двух или трех собак выходил на дорогу к общественному пастбищу, расположенному в конце деревни. За госпожой Хантчинсон даже числилось несколько скверных скандалов, так как она отказывалась платить налоги за пастбище. В этом был весь Салем! Община, где грабят, обманывают, воруют, при этом прикрываясь божьим именем. Напрасно Закон диктовал, чтобы воров метили буквой В[23], секли, отрезали уши, вырывали языки – преступления все множились!

Все это для того, чтобы объяснить: у меня не было никаких угрызений совести из-за того, что я собралась обокрасть воровку!

Отвязав веревку, запиравшую загон, я скользнула между сонными животными, которые быстро забеспокоились. Я схватила барана. Под моей рукой тот начал сопротивляться, готовясь резко отпрыгнуть назад. Однако я была сильнее, и животному пришлось идти за мной.

Я повела его на лесную опушку.