Я - твое поражение (СИ)

Ещё никогда я не был так противен сам себе, ещё никогда мои руки не совершали более отвратительного преступления. Ради тебя, ради твоего спокойного царствования оказался вынужден убрать всех соперников и бедняжка маленькая Европа, была из их числа. Если я оставлю её в живых, то, через два десятка лет, она станет грозой твоим детям! Родив сына от македонца знатного рода, извергнет из своего чрева – царя!

Повторяю, я не хотел её убивать.

Я лишь вытолкнул верещащею от страха рабыню на узкий портик, приставив кончик меча к горлу, принудил сделать шаг в пустоту. Смерть, как и для глупца Арридея была быстрой.

Два тела распростёрлись далеко внизу, так и не разжавшие последних объятий.

- Видимо эта женщина действительно любила ребёнка Филиппа.

Гарпал беспокоясь, спросил, что делать с бывшей царицей Клеопатрой.

- Сам не догадываешься?!

- Гефестион, - тогда взмолился чуть не плача, наш друг. - Хватит крови, тебе век не очистится от неё! Боги проклянут тебя!

- Я давно проклят!

Закипая от ярости, понося всех и каждого, побежал на жалобные крики доносившиеся из глубины покоев. Очевидно кто-то видел, как сброшенные с крыши, разбились насмерть царская дочь и её служанка, и оттого, полные ужасных предчувствий женщины Филиппа, его любовницы, незаконнорождённым дочери, заметались по комнатам пытаясь уйти от неминуемой смерти. Я указывал на Аудату и Никесиполиду, когда-то согревающих ложе царя и родивших ему дочерей.

- Отведите их с детьми в дальние комнаты и заприте.

Решив, что их ведут убивать, женщины сражались как львицы, забыв про слезы, отбросив присущую нежному полу слабость, дрались с рослыми воинами и только усилием двух десятков рук нам удалось покорить отчаявшихся. Их поволокли лицами вниз, по полу, по ступеням, тащили за ними упирающихся визжащих детей, я нарочно указал самые дальние двери, желая унизить гордых шлюх, сделать их если не покорными , то по крайней мере сломать надежду на будущее.

- Остальных резать. И побыстрее!

Сколько их было? Не помню, но ноги по щиколотки утопали в крови. Клеопатру, я оставил на ложе, изнемогающую от горя, оплакивать смерть дочери, наедине с ещё тёплыми трупами служанок; не мог же лишить Олимпиаду удовольствия убить племянницу Аттала своими руками.

Вспомнив о Парменионе с сыновыми, поспешил в тронный зал. Здесь уже ждали, предусмотрительный Неарх распорядился поставить стул с золотой инкрустацией сбоку от трона, негласно провозглашая меня наместником царя. Я не стал церемониться, плюхнулся в него и устроив ладони на закруглённые подлокотниках, слегка наклонился вперёд. Кивком подозвал Пармениона.

Как же все меняется в этом мире, всего три года назад я дрожал перед всесильным царедворцем, а сегодня он теряется в догадках об собственной участи.

- Раб, принеси такой же стул, для моего друга.

Дожидаясь исполнения приказа, не сводил глаз с нервничающего старика, тот хотел и одновременно боялся поверить в счастливый конец беседы. Его жесты, гримаса нерешительности на некогда суровом лице, выдавали лишь одно желание - уберечь хотя бы сыновей, вот за кого переживал несгибаемый Парменион.

- Александр вам не враг! И желает только одного, вместе идти к великой цели.

Усадив полководца рядом с собой, начал медовым голосом.

- Какова же она, Гефестион?

- Наш царь, желает продолжить дело почитаемого отца, чтобы умилостивить его дух, он обязан продолжить поход.

- В Азию? Нет! Александр слишком молод и неопытен!

- Так помоги ему, Парменион, твоя поддержка будет оценена по достоинству.

Повисла длинная пауза, если бы кто-то со стороны прислушивался к нашему разговору, то вряд ли догадался, что сейчас решалась судьба не Александра, а государства, на многие годы вперёд. Поэтому я не хотел торопить Пармениона, он должен был осознать, что только с тобой у него есть будущее. Смирить гордость, отказаться от честолюбивых помыслов. Нет, не зря я велел провести его мимо покоев Арридия, пусть видит - его планам конец, и если хочешь остаться в живых соглашайся на все. Филота то и дело нервно вздрагивал, дёргал отца за локоть и заискивающе смотрел в глаза, Никанор напротив, весь погрузился в себя, наверное уже видел обезглавленные тела родных. Я не торопил, сидел слегка откинувшись на спинку, покусывая нижнюю губу прошивал немигающим взглядом пленников.

- Согласен.

Наконец тихо сказал Парменион и по моим членам пробежала волна удовлетворения.

- Значит, друзья?!

- Не твои, поросёнок! Царя Александра!

Филипп научил меня улыбаться, даже будучи по горло в грязи, чем я и не преминул воспользоваться, уголки губ медленно поползли верх складываясь в очаровательную гримассу.

- Благодарю за похвалу о достойнейший Парменион, ведь именно из поросят вырастают свирепые вепри.

Он покачнулся, сделав шаг назад, чуть не упал.

- Аид меня раздери!