Я - твое поражение (СИ)

Не в силах молчать, я тихо ответил, оставаясь по-прежнему невидимым.

- Боги тебя не осуждают.

Ты встрепенулся, испугано принялся озираться, стараясь разглядеть источник голоса.

- О добрый гений, ты верно спустился с Олимпа, дабы поддержать в отчаянье! О, благодарю тебя!

Подняв руки к глазам, закрыл их, как следует поступать перед посланцем божества. Широкая драпировка соскользнула, обнажая крепкий загорелый локоть, и я увидел самодельный браслет. Простенький, сплетённый их темно-рыжих, почти медных локонов. С пропущенной золотой нитью для крепости. Вот значит, как ты приспособил мой подарок. В груди потеплело, и надежда на примирение, вспыхнула с новой силой.

Ты же продолжал.

- Ответь мне гений, если боги не сердятся, почему же я оставлен ими, брошен на съедение псам?! Меня, как и отца, ждёт предательский кинжал или яд в вине, знаю, они давно примеряют седалища к македонскому трону! Что делать?! Пойти против всех? В одиночку? Нанести удар первым? И погибнуть в неравной схватке! Смириться? Отказаться от короны, сойти в могилу бесславным, но умудрённым сединами почтенным старцем. Что выбрать? Скажи мне, гений!

Ты ждал, а я терялся в догадках. Ты отдавал судьбу в мои руки, готов был поверить человеку гораздо менее величественному.

- Не спрашивай. Ты и сам знаешь ответ, ты - сын Зевса.

- Зевса?! Узнаю знакомое выражение, в моё происхождение от небожителя верит только один человек, кроме матери. Тот, кто доверял любым россказням моего неокрепшего разума, с кем я делился глупыми детским планами по захвату мира, кому шептал ночами глупые мечты и кто мечтал вместе со мной. Я лишь хотел сохранить его чистоту, жестоко отринув от себя. А он? Он был столь щедр, что оставил на память вот эту прядь!

Тяжело вздыхая, ты несколько раз поцеловал плетёный браслет.

- Она дороже мне всей Эйкумены, Македонии и даже памяти убитого отца, да, вот такой я подлый человек, гений, для всех печалюсь об отце, а на самом деле хочу только одного – ещё раз, пусть в последний перед смертью, обнять своего филэ. Я оплакиваю не столько потерю царства, сколько своё одиночество.

Откинуть завесу, бросится к тебе, обнять, прижаться, залить слезами мужественное плечо, склонившееся под тяжестью обстоятельств! Я едва сдерживался, приказывая себе не шевелиться. И ты сделал шаг. Первый. Ты просто встал и пошёл. Сокрытый за плотной занавесью, невидимый я застыл, но ты, без подсказок, сразу и верно определил нужное направление. Нашёл, сминая ткань обнял, ища губами мой рот. Ткнулся в тёмные обволакивающие волны траурных драпировок. Сжал. И я больше не мог сопротивляться. Мы целовались, точно существа из разных миров, разделённые границей жёсткой ткани, и тем не менее, как никогда едины сердцами и душами.

- Не исчезай, побудь ещё немного Гефестионом, о добрый дух, - молил ты, ненадолго отрываясь и пытаясь рассмотреть человека по ту сторону занавеси.

Молил, а сам все плотнее стискивал руки на талии, словно это могло бы удержать посланца небес. А может я и не был для тебя духом, может, ты с первых минут все понял, но воспитанный на постановках Эсхила, обставил все с театральным трагизмом, не знаю, мне казалось ты был искренен.

- Тогда убивай.

Ногтями. Зубами. Я принялся рвать завесу, зная, что твоё лицо, будет последним, что увижу перед смертью. Рвался к тебе, буквально грыз преграду. Не мог остановиться! И ты понял, со своей стороны тоже принялся обдирая пальцы, уничтожать полотняную границу, прошитую твёрдыми золотыми нитями. Никому не пришло в голову просто откинуть мешавшую нам ткань, словно, в разрывании оной мы видели какой-то тайный смысл. Остервенело. Жадно. Задыхаясь от нетерпения, так, как любили друг друга на ложе. И не было более страха. Все слова забыты, клятвы и обвинения исчезли и только стучащие сердца, единственные оракулы вели нас. И как только ткань поддалась и дала возможность увидеть искажённое страданием твоё лицо, я обессилев, упал на колени и долго не мог подняться, прижимаясь мокрыми скулами к твоим дрожащим бёдрам.

А потом мы сидели на холодном полу, время безумства схлынуло как морская волна, оставляя нам понимание произошедшего. Не говорили, не целовались, а именно сидели тесно прижавшись плечами и боками, и только ближе к утру, когда пурпурно-пёстрая Эос показалась на колеснице запряжённой четвёркой огненных коней, ты тихо предложил перейти на ложе. Мы не занимались любовью. В ту ночь, секс был не так важен, как для обычных людей. Наши чувства перешли невидимую грань и поднялись на ранее недостижимые высоты.

- Поспи Александр, и ничего не бойся, я никому не дам причинить тебе вред. Теперь ты не один.

Я никогда не забуду то утро. Ты уснул мгновенно. Ведь последние дни провёл практически постоянно бодрствуя, уснул, доверчиво устроив голову на моей груди и я долго тайно ласкал милый висок. Накручивая на палец светлые кудрявые пряди. Спустя несколько дней, осторожно срезал одну из них и сплёл себе похожий браслет.