Я - твое поражение (СИ)

К концу пути я узнал все подробности жизни семьи за последние годы, от сердца немного отлегло и вынужденное подселение к брату не сильно карябало душу собственной несостоятельностью. Скромный, даже по тем меркам дом, с одним входом и примыкающим непосредственно к стене хлевом для скота, стал для меня желанным местом отдохновения, Кадмея почти не выходила из гинекея, оставляя мужа для длинных вечерних бесед со мною. Я хотел знать все, что твориться в дворце, брат как мог удовлетворял моё любопытство, скорее пугающими фактами, чем сулящими надежду.

- Царевич третьи сутки не выходит из покоев отца, сидит, перебирает его вещи, государственные бумаги и молчит.

- Не удивительно, он потерял отца!

- А скоро потеряет и царство! Сторонники его дяди Аминты кричат на площадях, призывая своего господина занять трон. Ты же знаешь, в своё время Филипп будучи регентом отодвинул законного царя и за его малолетством стал править самостоятельно. А после, даже короновался! Малыш вырос и готов предъявить законные требования! Кто ему откажет?

- Парменион и Антипатр?

- Эти затаились, ждут, чья возьмёт и заранее просчитывают будущие выгоды. Есть ещё Арридей. Старший брат Александра, тот самый от фессалоникийки. Его как назло недавно Филипп признал законным. Так вот эти два предателя, склоняются к его кандидатуре и уже завтра готовы объявить неспособного даже вытереть нос, дурня, царём македонским. Никак не поделят должность регента.

- Есть ещё ланкестиды, их тоже нельзя сбрасывать со счетов!

Наши разговоры порой длились до полуночи, и тогда приходил старый раб, служивший когда-то отцу и начинал тушить светильники. Ночами я не спал, лежал, вслушиваясь в тишину и думал о тебе. Вновь и вновь переживая момент разрыва.

«Ты разрушил нашу любовь Гефестион, отныне, глядя на тебя я буду вспоминать об бесславной смерти брата. Уходи, пока есть возможность, я и так с трудом сдерживаю себя. Бери Рыжего и возвращайся в Эпир или Македонию, куда угодно, прошу лишь об одном - постарайся, чтобы отныне наши пути никогда более не пересеклись, ибо, в тот миг когда я снова увижу тебя, убью».

Такими фразами не разбрасываются, а взгляд был даже красноречивее слов. Я подчинился, знал, ты исполнишь клятву и потому как мальчишка пробрался тайно, под прикрытие маски, чтобы похитить отголосок былой нежности, совсем недавно так щедро изливаемой на меня. Тогда мне казалось этого достаточно.

Тогда, но не сейчас, потому откинув сомнения, решился.

- Доложи Александру, Гефестион Аминтотид просит у него несколько минут для беседы.

С замирающим от тревоги сердцем стоял в приёмной, перед распорядителем покоев.

- Царевич никого не хочет видеть!

- А ты все ровно доложи!

Твёрдо настоял и проводив нерасторопного слугу злым взглядом, принялся рассматривать украшения дворца к свадьбе, по насмешке богов, ставшего погребальным чертогом.

- Александр отказал.

- Врёшь. Ты и не ходил к нему, говори, кто тебя подкупил? Антипатр! Он хочет изолировать наследника!

Крича, выхватил клинок, готовый с мечом в руках пробиваться к тебе, и был остановлен женской рукой, опустившейся на плечо.

- Царица Оолимпиада?!

- Тише, Гефестион! Надо быть осторожнее, ты в стане врагов. Все, буквально все здесь изменники, делают вид будто бы служат Александру, а сами только тянут время, ждут когда Клеопатра, она снова на сносях, родит им македонского царя!

- Царь здесь только один и это, Александр!

Олимпиада глубоко вздохнула и её взгляд потеплел.

- Поклянись в верности и покорности моему сыну, его великому предначертанию судьбы.

- Клянусь!

Вышло излише пылко, и со стороны даже наигранно, но я не раздумывал, склонившись перед Олимпиадой, показал всем видом готовность служить.

- Хорошо. Боги стали свидетелями обета и если однажды ты предашь Александра, они будут безжалостны.

Олимпиада самолично проводила меня до покоев Филиппа и даже по-женски нетерпеливо, толкнула в спину, когда я замешкался на пороге.

- Убеди Александра действовать!

Ты никак не отреагировал на звук открывающейся двери. В сизом чаду от зажжённых кадильниц, с трудом угадывался человек сидящий в глубине комнаты. В коричневой хламиде, одинокий, сгорбленный. Одним плечом привалившийся к стене, с нарисованной на ней фреской из героической жизни доблестного Геракла. Двенадцать росписей, в бытность заказанные известному художнику украшали дворец в Эггах, на этой герой держал на плечах извивающегося Антея, за мгновение до того как переломить ему спину. Прячась за траурными занавесями, я тихо приблизился и встал позади тебя, сквозь ткань рассматривая на скорбную фигуру любимого.

А ты заговорил. Сам с собой. Глухо, с надрывом, искренне оплакивая покойного.

- Тебя больше нет! Нет того, кто диктовал мне как жить, кого любить, чем заниматься, того, кто заполнил собой все пространство и не давал быть собой! О как я тебя ненавидел. Но! Вот ты пал, и я растерян! Неужели я вырос слабым, неужели ты был прав, называя меня недостойным сыном?! Почему я не могу ответить клеветникам, которые обвиняют в твоей смерти меня и несчастную мать! Я не хотел, не жаждал этого!