Я - твое поражение (СИ)

- О тебе! Ты хотел сказать – о тебе, о царственный! Ты поставил себя выше всех соотечественников, тех, по чьим плечам и спинам взобрался на трон царя царей, только тебе и этого мало, желаешь растоптать нашу гордость, ногами недавних врагов!

- Не испытывай моё терпение, филэ! Ещё слово, и клянусь я отделаю тебя, потом болеть будешь, и если не хочешь по-хорошему удалиться, придётся поступить иначе.

Сильные руки сорвали меня с пола, жёсткие ладони скрутили жгуты из волос, навивая их на запястье как верёвки, ты, едва ли не волоком потащил филэ прочь, раскрасневшись от бешенства. Весь лагерь стал свидетелем нового унижения, но удивительно, никто не засмеялся, не показал пальцем, не ввернул едкое словцо, будучи мертвецки пьяны все угрюмо потупились, оказывая мне молчаливое сочувствие.

Затащив в палатку, ударами по щёкам некоторое время яростно вразумлял меня, оправдываясь желанием привести в чувство, на очередном замахе, я резко перехватил карающую, а когда-то нежно любимою руку.

- Достаточно!

- Гефестион, что с тобой происходит? Ты спаиваешь моих военачальников, издеваешься над моими приказами и ты до сих пор не помирился с Багоем.

- Чтоб он сдох, твой Багой!

Выкрикнул я, пропуская очередную оплеуху.

- Филэ, хватит! Однажды я сорвусь, и тогда даже боги не помогут тебе.

- Срал я на твоих богов!

И новый удар, и вкус крови от прокушенного языка.

Неловко защищаясь, я попытался отползти, спрятаться, не тут то было, обхватив меня за талию, ты навалился сверху, запуская руки под одежду.

- Тебе не хватает нашего ночного общения, соскучился по любовным играм? Только скажи, Гефестион? Давай, проси.

- Пусть Багой просит, я проживу и без траха, а если приспичит, найду себе мужика!

Мои слова послужили толчком к тем действиям, которых я уже и не ожидал от тебя. Драку, ругань, оскорбления, снёс бы, оторался и снёс, ты же ведал, как действительно наказать, потому, не жалея разодрал мой дорогой хитон, кусая в шею, принялся распихивать коленом, бедра.

- Ты мой, и будешь только моим!

- Отвали! Слезь, паршивый сатир! Не хочу и не буду!

- Врёшь! Зачем же ты тогда провоцировал меня?! Ты хотел почувствовать мой член, вспомнить, как сильно я могу проникать в тебя, заполняя собой без остатка! Знаю, знаю тебя как никто другой, и даю все, что тебе необходимо.

Если бы крики помогли, или потасовка что-то решила, я сражался бы до последнего, но…бесполезно, все было глупо и бесполезно. Ты брал меня как животное, и пусть твои купленные историки напишут потомкам о царственной сдержанности, величии и целомудрии, пусть потомки прославят твою мудрость, военный гений и прилепят звание - великого, пусть хорошо поставленное вранье обманет весь мир, что мне до этого мира?! Я помню тебя иного: психованного злобного ревнивца, утверждающего свои права силой. Зажав в зубах край рваного хитона, я выдержал все, не стонал не плакал, напротив, глаза мои были сухи, а в груди только холод, от которого мёрзли в тёплой палатке кончики пальцев. Когда же все кончилось и усталый, ты поднялся, поправляя на себе одежду, я не стал упрекать, более того улыбнулся, бодро кивнул, когда ты спросил о понравилось ли.

У меня отнялись ноги, руки сжатые в кулаки свело судорогой, и если внутри чернеющая дыра оставшая заместо сердца ещё пульсировала воспоминанием позорной боли, тело казалось превратилось в каменное изваяние. Вырвало, прямо на роскошный шерстяной ковёр. Брошенный, я впервые осознал желание умереть, жуткое для любого здравомыслящего человека, желание, исчезнуть из этого мира и никогда более в него не возвращаться. Я подумал: ведь это так просто - упасть на меч, во мгновение пронзив себя клинком и оказаться на берегу Стикса, увидеть ладью Харона медленно подплывающую к тебе, протянуть ему пару оболов. И никогда, никогда не испытывать более страданий, ни душевных ни физических. Ты крикнул слугу, веля помочь мне. Легкие шаги, край дорогого персидского кафтана, шитого крученным шёлком, приторность мускуса. О, как я молил Аида разверзнуть недра Тартара и поглотить измученную горем душу, о, если бы все псы Гекаты взвыли одновременно и им вторили её три сучьи головы, я бы смеялся от радости, если бы Кацит взметнул ледяные волны, угрожая навсегда похоронить на мёрзлом дне, и тогда бы, был благодарен Зевсу за проявленную милость. Ничего подобного, конечно, не произошло, обиженные моим отступничеством, боги родного очага, только посмеялись над отчаянными мольбами и с удовольствием наблюдали с облаков, как я едва ли не скуля пытался отползти от человека, разглядывающего меня с высоты своего роста.

- Подумать только, благородный Гефестион, месящий в грязь каждого достойного человека, узурпировавший власть над великим Александром, теперь ползает у меня в ногах, тыкаясь лицом в собственную рвоту.

Выражение глаз Багоя и его голос, казались безмятежными, но я знал это всего лишь маска, он пришёл торжествовать, наслаждаться моим унижением. Евнух продолжал.