Я - твое поражение (СИ)

В искажённом опиумом видении, я смог разглядеть орлиный трон, названный так, за пару огромных птиц скрывающих золотыми крыльями человека сидящего в глубине. О боги, подумал я тогда, он же не увидит моей жертвы, не поймёт как сильно мне нужен! Неужели я проиграл и все напрасно и мой бедный отец так и сгниёт в подземном сыром мешке!

Оскопил он острым камнем молодое тело своё.

И себя почуял лёгким, ощутив безмужнюю плоть,

Окропляя тёплой кровью кремнистый выжженный луг.

Он взмахнул в руке девичьей полнозвучный гулкий тимпан.

Это твой тимпан, Кибела, твой святой, о матерь, тимпан!

В кожу бычью впились пальцы. Под ладонью бубен запел.

Завопив, к друзьям послушным исступленный голос воззвал:

«В горы, Галлы! В лес Кибелы! В дебри рощ спешите толпой!

В горы, Галлы, Диндимены госпожи покорная тварь!

Кричал как безумный вторя хору бывший рядом со мной неизвестный юноша. Белоснежная накидка его окрасилась в багровый цвет! Неужели пора? Неужели он смог? Неужели моя очередь! Я нащупал заготовленный острый ножичек.

- Зачем я это делаю?!

Вопило все моё существо!

- Ты будешь жалеть!

Вторил испуганный разум. Барабаны грохотали, врываясь прямо в уши, волками выли двойные флейты, а толпа ревела.

- Жертва! Жертва Кибеле!

Они требовали крови, они разорвали ли бы меня не поступи я как требовал обычай”.

Удивлённый исповедью врага, я приподнялся на подушках взглядывать в посеревшее от воспоминания лицо Багоя, сейчас, он реально пугал меня. Какой-то мистической силой присущей только фанатикам. Погруженный в себя, евнух раскачивался, полуприкрыв глаза длинными ресницами, видимо снова и снова переживая отвратительные мгновения.

- Багой?!

- Ах да. Прости! Каждый раз когда вспоминаю это, слишком тревожусь.

- Так, ты выходит сделал это сам?

- Да. Как и пять юношей, пришедших на площадь.

- Ты говорил шесть? Что случилось с шестым?

- Он не смог, ему забили камнями. За оскорбление богини.

- Ты?

- Я?

“ Ах да, ещё некоторое время я плясал, в горячке. Не чувствуя, как по бёдрам льёт горячая кровь, у меня даже хватило сил приблизиться к алтарю и бросить отрезанное в священный огонь богини, воздавая ей хвалу. Потом… потом, ничего не помню, наверное потерял сознание, и меня унесли специальные слуги, поручив заботам лекарей. Помню только лицо главного из них, тот, жалея, сказал.

- Боюсь, останься шрам. Он изуродует тебя.

- Мне все равно, я хочу подать прошение царю, говорить с лично! Теперь, я могу рассчитывать на внимание царя царей!

- Мой маленький глупый мальчик, неужели ты решил, что подобное дело приблизит тебя к такому могущественному человеку, боюсь, ты зря пожертвовал частью собственного тела.

Потом я долго думал над словами лекаря, во многом он оказался прав и я действительно не обдумав до конца, поступил как дикарь с собой, но, теперь назад пути не было”.

Багой замолчал давая мне возможность подумать. Вряд ли он врал, слишком очевиден был кривой рубец ниже пупка, человек оскопивший себя, пойдёт на многое, очевидно именно это он и пытался донести до меня своей исповедью. Выходит, я должен серьёзно подумать, прежде чем вступить с ним в скрытый или явный конфликт, глупенький мальчик, пытающийся угрожать мне, человеку без стыда, не ведающего угрызений совести, если речь идёт об Александре и созданной им и мной, империи.

Александра? Или все-таки империи?

- Мы за тебя!

Кричали сегодня македонцы, и пусть они были хмельны, но кто-то сказал: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, Филипп частенько подпаивал своих оппонентов чтобы выведать их сокровенные мысли. Выходит его уроки не прошли даром. Что ж расстановка сил не дурна: меня уважают греки и бояться персы, и с каждым днём моё влияние растёт, глядишь скоро стану вторым по значимости после Александра, а может уже стал? И какой-то паршивый евнух с его страшилками пытается меня запугать?

Я улыбнулся, беззаботно и лучезарно, как врагу прежде чем вонзить в него меч, как беззащитным жертвам тщетно рассчитывающим на моё милосердие, как неданно тебе, чувствуя только желание убивать.

- Милый Багой, я согласен на мир!

Была ещё одна загвоздка на пути обретения абсолютной власти, звалась она Каллисфен, мой давний приятель, точнее не совсем приятель, а если и ещё точнее - тайный воздыхатель. В дни юности, в Пелле, когда я жил с учителем Аристотелем в одном доме и ел с его посеребрённых блюд, Каллисфен почему-то всегда оказывался рядом. На правах племенника учителя, запросто расхаживая по всем комнатам, предпочитая почему-то мои. Почему? Я узнал позже, найдя длинное любовное письмо под подушкой, полное тайных смыслов и нашпигованное изречениями знаменитых мудрецов, Каллисфен явно хотел произвести на невинного юношу впечатление состоявшегося философа, каким себя считал уже тогда. Косноязычный, заикающийся и краснеющий по любому поводу, пером он «порождал богов», таких, которые были нужны тебе, потому, отчасти чтобы угодить учителю, отчасти за собственные заслуги Каллисфен получил место придворного историографа, и следовал много лет за армией, имея только гнедого мула, старика-раба и телегу с исписанными свитками.

Стоик!