Я - твое поражение (СИ)

Не знаю, сколько времени я просидел в темноте. Очнулся от голода, на ощупь нашёл разбросанные по полу лепешки и принялся их бездумно жевать. Время от времени я принимался снова и снова колотить, кричать в вентиляционное отверстие, но не добился успеха. Иногда, впадая в ярость, бросаясь на дверь, царапал доски ногтями. После же наступало полное безразличие, и тогда я сидел, громко плача от бессилия. Видимо, пока я спал, утомлённый битвой с дверью, слуги вносили мне еду, убирались, оставляли книги, новые лампы и масло к ним. Однажды я нашёл на столике свёрнутый в рулон женский хитон. Моя одежда превратилась в лохмотья, и потому ничего не оставалось делать, как надеть подарок матери и ждать, какое новое испытание она мне придумает. Звук отодвигаемого засова стал для меня боевой трубой. Ещё не веря в освобождение, я затаился, решив оглушить вошедшего тяжелой амфорой, как только он переступит порог.

Это была мать в окружении служанок. Женщины провели меня наверх, умоляя молчать, закутали в длинный плащ так, словно я стал девушкой. Ещё из коридора я услышал голос опытного Пармениона и похолодел от ужаса, если он увидит меня в женской одежде, то вовек не отмоюсь от насмешек его сыновей.

— Я здесь по приказу моего царя Филиппа. Отвечайте, о благородная Адрия, где ваш сын Гефестион?

— Он уехал к отцу! Его нет в доме!

— Люди говорят, что видели, как он входил сюда, но никто не видел, как он вышел. Лошадь, на которой приехал Гефестион из Миезы, нашли на рынке: ваш раб пытался её продать!

— Я высеку негодяя за самоуправство!

— Хватит лгать! Я уполномочен обыскать ваш дом, дайте мне ключи от всех помещений!

Послышался звон упавшей на пол тяжелой связки.

Меланта, приложив палец к губам, повлекла меня в гинекем, там, усадив за прялку, сунула в руки веретено с шерстью.

— Сюда он не сунется!

Они плохо знали Пармениона. Тот сразу приметил следы пребывания человека в отдалённой кладовой. С требованием выдачи узника пристал к матери, грозя ей гневом Филиппа и Александра, но Адрия оставалась непреклонной.

— Моего сына здесь нет!

— Пусть приведут всех мужчин этого дома!

Изнывая от беспокойства, я изорвал всю пряжу, к злости за вынужденное заточение прибавился страх за мать. Ведь найди меня Парменион, и она бы не избежала гнева царя. Как бы я не хотел вырваться, участь убитой горем матери, страшившейся потерять ещё одного ребенка, мучила до ломоты в пальцах.

— Я имею разрешение вашего мужа войти в гинекем! -кричал в толпу охающих от возмущения служанок коренастый Парменион, ехавший в столицу за новобранцами и получивший к исполнению ещё одно деликатное дело. Ещё бы: не ему, умудрённому в битвах старому воину, уподобясь любопытному мальчишке, бродить по женским покоями, но приказа царя ослушаться он не мог. Войдя туда, где мог находиться только хозяин дома, и в редких случаях сыновья, Парменион окинул взглядом хлопочущих рабынь.

— Пусть подойдут ближе, я хочу видеть их лица!

Мать, до этого молчавшая, вдруг резко развернулась к нему.

— Вы желаете, чтобы скромные девушки распахнули перед вами, мужланами, плащи? Какое бесстыдство! Чем дом Аминтора заслужил подобное бесчестие?

Удивлённый отпором слабой женщины Парменион отступил, не зная как отвечать.

— Э-э-э, я бы только хотел…

— Вы хотели осквернить невинность моих дочерей?

— Нет… конечно, нет… я… ухожу.

Задержавшись в дверях, Парменион выкрикнул:

— Труба играет сбор, о юный Ахиллес!

И я знал, что делать! Как только лошади Пармениона скрылись, уже никто не мог меня задержать. Вырвавшись из объятий плачущей матери, я вскочил на первого попавшегося коня, коих всегда во множестве было в нашем дворе, ударяя пятками упругие бока, бешеным галопом поскакал прочь от дома. Оглянувшись в последний раз, увидел в окне мать. Она рыдала, горестно заламывая руки, что-то крича мне вслед. Благословение или проклятия? Не знаю, больше я с ней не виделся.

Полное безумие отправляться в далёкое путешествие без средств и запасов да ещё и в женском хитоне! Хотя, в первые мгновения побега, эти мелочи меня не занимали. Я наконец был свободен и единственное о чём думал: как буду оправдываться перед тобой за вынужденное дезертирство. Ночевать пришлось на земле, привязав повод лошади к запястью. Только на пару часов смыкал глаз, изматывая и себя, и её в гонке за попранной честью. В одной деревне, к несчастью, оказавшейся на пути македонского войска и, как следствие, полностью разорённой Филиппом, меня остановила толпа взбудораженных жителей. Все кричали и размахивали самодельными пиками. Из их сбивчивой речи я понял, что меня ошибочно приняли за посла Персии. Оказывается, обиженные гейтарами Филиппа жители просили одного из сатрапов отомстить и вернуть им хотя бы часть украденного македонцами имущества, естественно, пообещав при этом солидную взятку. Разглядев свою ошибку, жители уже хотели отпустить, как вдруг одна из женщин, орущая громче всех, ткнула меня в грудь пальцем.

— Она подойдёт!