Я - твое поражение (СИ)

— Гефестион, — говорил ты мне, отъехав на безопасное расстояние от прочих охотников, — разве это справедливо, что мой земной отец захватывает одно государство за другим? А я сижу у ног Аристотеля и выслушиваю его скучнейшие метафизические умозаключения. Глядишь, к тому времени, когда я взойду на трон, мне не придётся даже взяться за меч!

— Не волнуйся, Александр, — мой успокаивающий тон и нежный взгляд действовали на тебя как глоток родниковой воды в жару, — мир не так мал, как нам объясняет Никандор. Есть ещё Персия, Индия, есть великая Аравия, Скифия, Истоки Нила. Одно дело сражаться с заранее известным противником, и совсем другое — отправиться в неизвестность и покрыть себя доблестью победы.

— Ты же поедешь со мной туда?

Я потупился и тихо прошептал:

— Зачем спрашивать, если ответ известен?

Подъехав совсем близко, так, что бока наших лошадок соприкоснулись, ты притянул меня и, целуя в щеку, пообещал:

— Мы обязательно прославимся, филэ, а после смерти, как Ахиллес и Патрокл, отправимся на острова блаженных.

— Неплохо звучит, Александр, но перед этим ты пообещал мне весь мир, я жду своей доли!

Наконец ты рассмеялся, и думы о победах отца немного отступили. И всё же, по многим признакам, мы догадывались, что учение подходит к концу. В последнее время все жили в предвкушении перемен. Сыновья Пармениона, лучше остальных осведомлённые о планах царя на наш счёт, многозначительно хранили молчание, они только усмехались на наши тревожные вопросы. В один из вечеров, призвав меня к себе, ты спросил:

— Скучаешь по Пелле?

— Немного. Там моя семья, хотя мы и переписывается, всё же, я бы хотел увидеть сестёр и мать.

— Скоро твоя мечта исполнится.

Не веря ушам, я впился в твоё лицо ищущим взглядом.

— Всё когда-нибудь заканчивается, мой филэ, как и наше идеалистическое существование в Миезе. Сегодня я получил приказ отца. Он стоит под Перинфом, что на фракийском побережье Эгейского моря, и призывает меня к себе.

Заметив мой встревоженный вид быстро добавил.

— Разумеется со свитой.

В Пеллу мы въехали затемно, громким гиканьем растревожив улегшихся на ночной покой мирных жителей. Как маленькие смерчи пронеслись по узким улочками, пугая сторожей и топча бездомных псов.

— Всем быть во дворце завтра пополудни! — кричал ты, предвкушая встречу с матерью. — И не опаздывать! Брать с собой только оружие и немного одежды, пропитание добудем по дороге.

Повернув свою лошадь мордой к дому, я грустно взглянул на тебя.

— Мы ведь встретимся завтра?

— Да, Гефестион. А теперь скачи, обрадуй родных, но умоляю, возвращайся как можно скорее, я уже скучаю по тебе, филе.

Вслушиваясь в стук копыт по каменистой мостовой, моё сердце непонятно почему замирало от дурных предчувствий. И только я вошёл под сень высокого портика, как навстречу выбежала одна из служанок матери, коринфянка Меланта. С отчаянным плачем она бросилась передо мною на колени и, заголосив, уткнулась лицом в ноги.

— Молодой хозяин! — рыдала смуглолицая Меланта, захлёбываясь от слёз. — Ваша матушка в великом горе! Она сегодня получила весть о смерти старшего сына Филандера! Идите скорее к ней, она который час не может успокоиться.

Отодвинув плачущую рабыню, я бросился в гинекей, откуда слышались громкие завывания остальных женщин. Мать в разорванных одеждах лежала на низком ложе, а две прислужницы пытались привести её в чувство: тёрли ноги, хлопали по щекам, подносили в носу пахучую соль с розмарином. Увидев меня, рабыни взвыли ещё громче, призывая Асклепия стать свидетелем нашего семейного горя. Не зная как себя вести, я излишне грозно прикрикнул на добровольных плакальщиц, велев им убираться, а сам присел на краешек ложа и стал поглаживать мать по спине. Она затихла и некоторое время лежала не шевелясь, потом резко оторвалась от резного изголовья и схватила меня за плечи.

— Поклянись мне, Гефестион, что не будешь воином! Не ввяжешься, как твои глупые братья, в авантюры проклятого Филиппа! Я не могу больше терять сыновей!

— Мама, ты же понимаешь, это невозможно! — стараясь быть как можно мягче, пробормотал я.

Смерть Филандера и меня потрясла. Я едва мог сдержать рвущиеся из груди рыдания, но крепился, не желая добавлять матери боли.

— Заклинаю тебя, сын, останься со мной в Пелле! Наша семья и так отдала прожорливому року бедного Филандера! Ещё одну смерть моё сердце не выдержит. Ты, как я вижу с дороги, не бойся за меня, иди, прими ванну и поешь, утром мы вместе принесём жертвы за душу твоего брата.