Я твой день в октябре

– Ну, ты нагнал пурги, Андрюха, – Малович отвел его за рукав в сторонку.– В кафе я пойду. Пить – не пью. Знаешь, да? Баня отпадает однозначно. И где да как мы поговорим? Тёлок отравим горчицей?

– Да ладно тебе. Поговорим. Пацаны их веселить будут, а мы втихаря побазарим. Тема важная мне лично. Но я тебя, если по теме этой поработаешь, без глубокого поклона моего не оставлю.

Прибежали симпатичные девочки лет двадцати. Лёха много видел таких и отдыхал не десять раз с такими. Оглядел с головы до ног и всю программу вожаков комсомольских уловил ясно и отчетливо.

– Всё, пошли. Столики уже сдвинули. Там заведующая, Рая такая, всё постелила на скатерть белую, которую надобно срочно вином залить.

Девочки счастливо заржали и вся компания, наполовину солидная, руководящая массами молодыми, быстрым шагом рванула туда, где распоясывались языки от «столичной» и ответственная за судьбы народа публика быстро уравнивалась с безответственной, наглой и бессовестной.

Повод девочкам нравился. День рождения – праздник без границ и правил. Новорождённый, он же ничего не понимает, себя не контролирует и делает всё что может. Олегу Марусеву они подарили часы, не дорогие, но красивые. С браслетом. «Ракета» называются. Золотистый циферблат, где нет ни одной цифры. Только стрелки и четыре коротких полоски. По одной сверху и снизу, и две по бокам.

– Девочки, да я не стою такого подарка. Алмазное стекло, золотой циферблат, стрелки из платины. Браслет и то с вкраплениями изумруда. Да меня в таких часах шеф на работу не пустит. Буржуйские они! А комсомольский лидер должен быть скромным. Почти как лидер коммунистический.

Пока девочки разглядывали простейшую «Ракету» ценой в восемнадцать рублей и пытались по отблеску найти на круглом кружке золото, а на браслете изумруды, Лёня разлил всем столичную и произнёс первый тост:

– Да здравствует комсомол, которым Олежка вместе с нами бескорыстно и безвозмездно управляет! Слава партии нашей, затолкавшей Олежку руководить комсомолом! Ура!

После чего все начали пить больше, чем закусывать, веселиться, рассказывать анекдоты и обниматься в полную силу. Причем мужики под столом гладили выбранных себе девчушек выше коленок, а взамен имели крепкие и многообещающие поцелуи в непросыхающие от «столичной» губы.

– Ну, пойдём на улицу перекурим, поболтаем минут десять, – Клавинец поднялся и Лёху ладонью поманил за собой.

– Только вы недолго там, – вразнобой пропищали девушки.– А то нам без вас скучно будет.

– А вы пейте побольше и будет весело, – резонно заявил первый секретарь и они с Лёхой вышли на воздух. Сели на скамеечку свободную. Закурили.

– Короче, говорим откровенно, по-честному. Как оно есть, так это и обсуждаем, – сказал Андрей. – Сможешь?

– Обещаю, – ответил Алексей. – Тем более, что мне тебе и врать-то нечего.

А скрывать – тем более.

– Короче, Алёша. Надо потихаря, но методично выдавливать из обкома партии старпёров и заменять их молодежью. Из горкома и обкома комсомола.

– Смысл в чём? – Лёха закинул ногу на ногу и приготовился слушать.

– Понимаешь, – вздохнул Клавинец.– Они, если смотреть на них со стороны, но ничего в их делах не понимать, кажутся властью. Настоящей, управляющей любой ситуацией, в какую попадает народ. Исправляют плохие ситуации и улучшают хорошие до замечательных.

– А что не так-то? Что, власти нет у обкома партии, у ЦК? – улыбнулся Алексей.

– Лёха, дорогой, это иллюзия. Обман зрения, слуха и святого духа, – Клавинец выпил довольно много, но, странно, был почти трезвым. – Они рабы своих же постановлений, решений пленумов и резолюций съездов. Для них это всё – законы. Они как воры в законе. Живут по понятиям, которые сочинили ещё Ленин с компашкой евреев. Их, понятия эти, на каждом съезде перелопачивают, штопают, латают. Но, понимаешь, это как бабушки постоянно ремонтируют дедам своим и внукам старые дряхлые, негодные уже носки. Или штаны, где заплата на заплате. Больше материала от заплаток, чем от самих штанов. И вот эти резолюции с постановлениями – как горы недвижимые. Догмы, которые оспаривать – не по понятиям коммунистическим. И никуда они, ни на шажок от понятий этих, дырок штопанных и заплатками прикрытых, отойти не имеют права. Боятся, дрожат, как бы случайно не дернуться левее или правее догм священных этих. Это что, современное руководство? Так ведь беда ещё и в том, что законы и решения съездов пишутся пацанами вроде нас с тобой и голосуют на съезде за них все поголовно, не шибко вдумываясь. А те, для кого пацаны писали, ну, для политбюро, скажем, не больно-то и вчитываются в суть и смысл. Старые шибко, чтобы мозгами въедаться в тексты. Прочитать и осмыслить такую гору бумаги с буквами – не каждый молодой осилит. А у нас руководят всем народом дедушки. Младшим – больше шестидесяти.

– Я, честно, не очень в этом разбираюсь. Книжек этих толстенных с материалами съездов да пленумов не читал и не тянет меня. – Лёха серьёзно поглядел на Клавинца и задумался.